Олли постоянно чувствовал себя голодным.
Патриция всё ещё была в полицейской форме. Она сказала Олли, что задержалась, потому что её сержант хотел сказать что-то потрясающее о том, как команда провела совместную операцию с подразделением по борьбе с уличной преступностью. Якобы конфиденциальный информатор был не там, где должен был быть, когда происходила операция, и тому подобная чушь. Её сержант вечно на что-то жаловался, старый мешок с волосами. Олли сказал ей, что поговорит с этим человеком, и заодно отстранит его от её дела. Патриция велела ему не обращать внимания. Они прогуливались по Калвер-Авеню, по территории 88-го полицейского участка, который они называли домом во время рабочего дня. Если бы она не была в форме, он бы держал её за руку.
«Ты нервничаешь из-за сегодняшнего вечера?»
«Нет», - сказал он. «Почему я должен нервничать?»
На самом деле он нервничал.
«Тебе не обязательно быть таким», - сказала она и взяла его за руку, невзирая на то, что была в форме.
По дороге в Калмс-пойнт Алисия всё время присматривалась к толпе в метро. Мужчина, преследовавший её, был лысым, в этом она была уверена. Скорее лысина Патрика Стюарта (английский актёр, режиссёр и продюсер – примечание переводчика), чем лысина Брюса Уиллиса (американский актёр, продюсер и музыкант – примечание переводчика). Высокий стройный мужик с блестящей лысиной, ему должно быть около пятидесяти лет.
Он чертовски напугал её.
Она заметила его уже дважды, лишь мельком, и каждый раз он исчезал из поля зрения, когда она поворачивалась, чтобы посмотреть.
В вагоне метро был только один лысый мужик лет семидесяти, который сидел и читал газету на испанском языке.
Олли догадывался, что, скорее всего, все будут говорить по-испански. Её мать звали Каталина, а двух сестёр - Изабелла и Энрикетта. Её брата, который играл на пианино, звали Алонсо. Первое, что сказал брат, было: «Эй, чувак, я слышал, ты тоже играешь на пианино.»
«Ну, немного», - скромно сказал Олли.
«Он разучил для меня «Испанские глаза»», - сказала Патриция, сияя.
«Да ладно!» - сказала её сестра.
«Я серьёзно, он сыграет это произведение для нас позже.»
«Ну», - скромно сказал Олли.
«Пойдём», - сказала мать Патрисии, - «съедим по бакалаито (солёная треска во фритюре, традиционная пуэрториканская закуска, которую обычно едят с основным приёмом пищи – примечание переводчика).»
Олли чуть было не сказал, что сидит на диете, но Патриция лишь одобрительно кивнула.
Владелец корейского продуктового магазина за углом от её квартиры радушно встретил Алисию, когда она зашла туда, чтобы взять кое-что к ужину. Он сказал ей, что у него сегодня отличная свежая черника, по три девяносто девять за корзинку. Она купила полфунта грибов шиитаке, дюжину яиц, контейнер молока с низким содержанием жира и две корзинки ягод.
Когда она готовила себе омлет, то услышала, как окно спальни раздвигается.
«О, испанские глаза...»
Это была версия песни Аль Мартино, а не та, которую спустя годы исполнили «Backstreet Boys» (американская музыкальная группа – примечание переводчика). Олли разучивал её уже несколько недель. Его учитель по фортепиано утверждал, что у него всё получается, но это был первый раз, когда он исполнял её на публике, перед всей семьёй Патриции, не меньше.
Все они собрались вокруг пианино в гостиной Гомесов. На крышке пианино стояла фотография Иисуса в рамке. Фотография нервировала Олли: она так на него смотрела. Ещё больше его нервировал отец Патриции. У Олли возникло ощущение, что он не слишком нравится её отцу. Вероятно, он думал, что Олли собирается надругаться над его девственной дочерью, хотя Олли догадывался, что она вовсе не девственница.
Патриция и её мать знали слова наизусть. Собственно, именно мать Патриции научила её этой песне. Её сестра Изабелла, похоже, слышала её впервые. Похоже, ей понравилось, и она продолжала раскачиваться взад-вперёд. Когда они встретились сегодня вечером, Олли сказал ей, что его сестру тоже зовут Изабелла, и она ответила: «Да ладно!» Она была немного похожа на Патрицию, но Патриция была красивее. Никто в семье не был так хорош собой, как Патриция. Да и вообще во всём городе никто не был так хорош собой, как Патриция.
Тито Гомес, отец, продолжал хмуриться на Олли. Брат тоже хорошо подражал отцу.
Патриция и её мать продолжали подпевать.