Через час пришла Мэри. Она соскользнула с седла, отдала поводья конюху и пошла к нему. Он быстро встал и ковылял, протягивая руки. «Не смотри, дорогая. Это ужасно».
Она взяла его за руки и держала их. Он увидел, что она смотрит через его плечо на одинокие кости. Ее рот сжался, и она обратила свой взгляд на него. Он боялся с ними встречаться. Она сказала: «Ты был прав. знал, что они думают, что ты видишь вещи. И теперь вы можете показать им — папе и всем остальным!»
Он поднял глаза в изумлении. «Я был прав? Что им показать?»
«Вы узнали что-то действительно важное. О, это ужасно, но ты это обнаружил, потому что ты не позволил этой девушке умереть!»
Его мысли закружились. Он не думал таким образом. Она продолжила: «Теперь ты поймаешь эту банду. Должно быть, это банда. И вы спасете жизни еще многих людей». Она посмотрела прямо на него, и глаза ее были подобны сапфирам. С ней у него все получится, и Джордж Энджелсмит ухмыльнется другой стороной своего благоухающего, проклятого лица!
Она сказала деловым голосом: «Я отправила телегу с волами и нашим багажом в Мадхью. Я привезла с собой одеяла для лошадей и немного еды. Как вы думаете, как долго вам придется здесь оставаться?»
«Я не знаю».
«Я останусь с тобой. Здесь». Она дала ему бренди, холодную курицу и теплые чупатти. Она достала мазь и бинты и залатала раны, видневшиеся на его лице и руках. Потом она села рядом с ним, держала его за руку и ничего не говорила.
Раскопки продолжались весь день и вечер. Из разбросанных владений прибыли ворчливые женщины, приносящие еду. Они ставили фонари на землю и держали факелы. Мужчины копали. Были места, где никто не мог копать, где корни деревьев густо срастались; но на всех открытых пространствах они зарывались в землю. По дороге проезжали путешественники; полиция привезла еще больше; Уильям внимательно их всех осмотрел и задал вопросы. По его мнению, никто из них не входил в партию убийц. Их воспоминания о других путешественниках были расплывчатыми и бесполезными.
На земле ряд черепов и бедренных костей стал длиннее. Пришлось начать второй ряд, третий. Некоторые кости были старше первых, которые они обнаружили, настолько старыми, что были испещрены небольшими отверстиями органического разложения. Некоторые из них были настолько свежими, что личиночная плоть все еще прилипала к ним, а на их шеях отчетливо виднелся след душителя. Все они были изуродованы. Там, где сохранилась плоть, через грудь и живот проступали огромные продырявленные отверстия. Каждый крупный сустав был сломан сам по себе. Большие люди, настолько разбитые и сложенные, занимали не больше места, чем ребенок; дети, разбитые, превращались в маленькие квадратные свертки. Не было ни одной узнаваемой женщины. Сильный сладкий запах смерти наполнил рощу. Землекопы копали, закидывая концы тюрбанов себе на рот, и часто плевали. Мэри наблюдала за происходящим с напряженными губами и голубыми глазами, горящими в свете лампы.
Когда наступил второй рассвет, лицо Чандры Сена было серым, как свет, а его холодная рука лежала на руке Уильяма. «Мне очень жаль. Вы были правы».
Уильям считал. Там было шестьдесят восемь тел — точнее, шестьдесят восемь черепов. Никто теперь не мог сказать, сколько тел могло быть. Некоторые из них пролежали здесь годы, не поддающиеся исчислению, возможно, два столетия. Новейший пробыл на земле не более недели. Тела сикхского фермера и его сына не были найдены.
Сила иссякла из ног Уильяма. Шер Дил помог ему сесть на лошадь. «Чандра Сен, пусть твои люди отдохнут», — слабо сказал он, «а затем снова похороните все это. Заставьте индуистские и мусульманские молитвы произноситься над могилой. Я пошлю обратно священника из Кахари, когда буду проходить, и маулви из Мадхьи».
Опустив голову на грудь, он позволил лошади идти по дороге своим шагом. Майлз прошел мимо, но он ничего не сказал. Он не чувствовал палящего солнца, не слышал малиновку на дереве и не видел оленя-читала, выгибающегося поперек тропы впереди. Он не замечал ни путешественников на дороге, которые смотрели на него, ни людей в полях, и не знал, что его жена была рядом с ним. Он вспомнил о ней; она пыталась подбодрить его вчера, когда на траве лежало всего несколько скелетов. Но это — это было чудовищно. Он поверил ей тогда, поверил в себя. Но вся теплота угасла, когда кирки замахнулись.
В миле от Мадхьи она нежно коснулась его руки. Он вздрогнул в седле и повернулся к ней. Глаза у нее были полны.
«Уильям».
«Ой! Ты… Я закончил. В позоре». Он не спал две ночи, и дорога качнулась перед ним, как маятник. «Я думал, что знаю всех, всё. Я мог бы сказать, я сказал, что ни один вор не может передвигаться по моему району без моего ведома. Три года я сидел здесь и думал, что каким бы дураком я ни был в книгах, я знаю своих людей и забочусь о них. Между тем шестьдесят восемь из них были убиты всего в дне пути от моей штаб-квартиры».