Высокомерный тон Джорджа раздражал Уильяма, и, как для того, чтобы сменить тему разговора, так и по любой другой причине, он добавил: «Интересно, что делает эта толпа выше по течению».
Джордж сказал: «Твой друг Чандра Сен, я полагаю, расскажет нам, если это хоть как-то наше дело».
Уильям слегка покраснел. Здесь было очень легко представить, что все — ваше дело. Он отвел взгляд от таинственной толпы, спешился и наблюдал, как паром приземляется.
Когда плоский прямой нос коснулся берега, и пассажиры начали карабкаться, ожидавшие индейцы бросились вперед, чтобы сесть. Козы блеяли, коровы мычали, дети кричали, матери кричали. Паромщик, высокий старик с налитыми кровью глазами, спрыгнул на траву, в то время как его четверо больших сыновей отдыхали на шестах и удерживали лодку на месте. Старик закричал: «Вернитесь, дочери тьмы! Думаешь, великий лорд Коллекционер-сахиб желает понюхать твои вонючие туши в одной лодке с ним?»
Толпа остановилась, пробормотала что-то и терпеливо отступила. Уильям воскликнул: «Пусть идут. Просто оставьте место для нас и наших трех лошадей». Толпа снова ринулась вперед, ухмыляясь и болтая.
«Ваша милость — великий царь, — сказал паромщик, коротко поклонившись. «Качество великолепия вашей чести таково, что ослепляет глаз». Он прервался, чтобы выгнать молодого фермера с дороги.
Уильям передал Мэри в лодку, и Джордж последовал за ним. Конюхи, которые весь день и каждый день незаметно бегали за лошадьми тридцать шагов, вели их вверх по пандусу. Уильям уступил место Джорджу, который встал в самой передней части лодки.
На дальнем берегу Чандра Сен медленно двигался вниз к реке. Беспорядочная толпа слуг, кули и фермеров-арендаторов окружила паланкин среди деревьев. Участники оркестра из шести человек вошли в поле зрения, образовали грубый круг, подняли инструменты и стали ждать.
Мэри протянула руку и вплела пальцы в руку Уильяма. Смуглые женщины в лодке уставились на ее тонкую спину и возбужденно перешептывались, кивая головами так, что их носовые украшения сверкали на солнце, а золотые ожерелья звенели друг о друга.
Лодка села на мель, под тягой шестов двинулась вперед и остановилась. Мэри попыталась двинуться вперед, но Уильям удержал ее, в то время как мистер Джордж Энджелсмит, аккредитованный представитель агента генерал-губернатора Индии, сошел и встал один на берегу, слегка выдвинув одну ногу, подняв голову и небрежно положив левую руку на меч рукоять. В банке раздалась громкая какофония. Чандра Сен поклонился от талии. Слуги и фермеры поклонились. Уильям отдал честь. Из баржа козленок блеял, требуя молока матери, долго мучившийся Джордж Энджелсмит коснулся вершины кепки и шагнул вперед.
Уильям и Мэри спрыгнули с лодки. Слуга передал Чандре Сену гирлянды цветов одну за другой, и Чандра Сен по очереди опустил их на шею Джорджа, затем Мэри, затем Уильяма. Наконец он отступил назад и встал, склонив голову и сложив руки перед лицом. Он был высоким, худым и бледным, одетым в белое и в белом тюрбане. На лбу у него был нарисован белый кастовый знак. Его лицо обладало усталым очарованием, а большие глаза были широко открыты, словно в вечном легком удивлении.
Банк издал оглушительный шум в нескольких футах от него. Мэри кричала по-английски, смеясь и краснея. «Большое спасибо, мистер Чандра Сен». Патель поклонился, взял ее за руку и повел к паланкину. Уильям видел, что Джордж, наблюдая за легким колебанием ее привычки ездить верхом, похоже, не замечал коз, детей и женщин, проносящихся мимо него с баржи. Мэри наклонилась и просунула голову сквозь занавески паланкина, чтобы поговорить с женой Чандры Сена, а Джордж отвернулся.
Чандра Сен вернулся, и Уильям схватил его за руку. «Я рад тебя видеть». В уголках глаз пателя появились морщины. Он ответил: «И рад видеть вашего мемсахиба. Пришло время тебе жениться — прошлое время. Разве не грубо с моей стороны, по вашему обычаю, говорить, что она красива? Принцесса!»
Джордж присоединился к ним, и они праздно болтали. Краем глаза Уильям наблюдал, как остальные пассажиры парома группируются и готовятся выйти на дорогу. Как и множество раз до этого, его поразило, что Индия всегда движется, всегда куда-то идет. Сколько сотен тысяч людей ежедневно сталкиваются с опасностями, известными, предполагаемыми и непредвиденными, на дороге между Кашмиром и мысом Коморин? Сколько людей за шестьдесят лет анархии умирающей власти маратхов не смогли добраться до места, куда направлялись? Сколько еще погибло по дороге и не было пропущено?