Со временем обиды поутихли. Кристиан построил собственную жизнь, обретя в ней свои радости. И все же ключ не давал ему покоя.
Он повертел его в руках и вставил в скважину замка. Он легко повернулся, и дверь открылась. Кристиан толкнул дверь, вошел в дом, закрыл ее за собой и ощутил аромат прошлого. Кое-что изменилось — он знал, что это дело рук Лауры, — симпатичное деревце-вешалка сразу рядом с дверью, коврик на полу, обои в цветах пастельных тонов, но общий облик дома оставался тем же, каким хранила его память в течение сорока лет.
— Эй? — крикнул он. Его мать знала, что он в городе, — тоже дело рук Лауры, — хотя он с ней еще не разговаривал. Он бы отложил свой визит на более позднее время, если бы не два обстоятельства. Во-первых, Лаура хотела побыть наедине со Скоттом, прежде чем тот вернется в Пенн. Во-вторых, кто-то должен был сообщить Лидии о предъявленном Скотту обвинении. И, хотя внутренний голос говорил Кристиану, что Лидия не умрет, если немного погорюет над утренней газетой, другой, более уверенный голос настаивал, что это будет жестокостью по отношению с ней.
На его оклик никто не ответил, он позвал еще раз и замер, прислушиваясь в маленькой прихожей, ощущая себя чужим. Он плохо знал свою мать и не имел понятия, что делать дальше, как это ни странно. Обычно он не испытывал нерешительности. Или стеснения. Но здесь, в доме матери, им Овладели оба эти чувства.
Не слыша ни единого звука, он направился по коридору к комнате Лидии.
— Мам? — робко позвал он. Он ощутил неловкость, произнеся это слово, так как давно не произносил его, но он не хотел испугать ее своим появлением. Так и не дождавшись ответа, он осторожно заглянул в комнату. Лидия лежала на постели, оперевшись на две высокие подушки. Глаза у нее были закрыты, голова безвольно свесилась к плечу, и на какое-то мгновение его пронзила страшная мысль, что она мертва. Но потом она вздрогнула, поднесла руку к уху и снова мягко опустила ее на кровать.
Кристиан изумился тому, как все сжалось в его груди. Он никогда не видел свою мать такой. Ей было семьдесят три года. В июне он был на ее дне рождения. Но тогда она не выглядела старой, седоволосая, с бледной, почти прозрачной кожей. Она была изысканно красива, как и всегда, сколько он помнил ее. Теперь же она выглядела такой старой, слишком старой для семидесяти лет.
Словно почувствовав его присутствие, она приподняла голову и медленно открыла глаза. Она смотрела на него с минуту, прежде чем поняла, кто он такой.
— Кристиан, — прошептала она, и ему почудилось, что в ее голосе прозвучало удовольствие.
— Привет, — стыдливо улыбнулся он. — Я… сам открыл дверь. Если ты хочешь спать, я могу прийти позже.
— Нет. Не уходи. Я не буду спать. — Вид у нее стал совершенно бодрым, хотя она продолжала говорить медленно и тихо.
— Ну вот, — он прислонился к дверному косяку. — Как ты?
— Не гнусь и совсем ослабла, — она грустно улыбнулась. — Старость — не такая уж приятная вещь. Хочешь что-то сделать, и не хватает сил. Это огорчает.
Он кивнул. Она внимательно осматривала его, вбирая в себя каждую подробность. Это было знакомо ему. Всякий раз, когда он приезжал домой, она делала одно и то же — просто долго смотрела на него с загадочным выражением лица. Ему всегда казалось, что она сравнивает его с тем Кристианом, которого хотела бы видеть.
— Ты хорошо выглядишь, Кристиан. Мне говорили, ты был на Таити.
— У меня там друзья. Я чувствую себя там как дома. — Это прозвучало пошло, хоть он и не хотел этого. Он был рад, что Лидия не обиделась.
— Ты пропустил самое интересное.
— Я уже слышал. Но я вернулся как раз вовремя. Лаура просила передать тебе, что со Скоттом все в порядке. Сегодня утром ему предъявлено обвинение и он освобожден под собственную ответственность. Предварительное слушание состоится через несколько недель. Если немного повезет, Дафна добьется, чтобы обвинение сняли.
Лидия с минуту лежала неподвижно. И хотя она продолжала смотреть на Кристиана, казалось, ее внимание рассеялось. Казалось, она уплывает. И Кристиан догадывался куда.
— От всего происходящего у меня разобьется сердце, — наконец произнесла она слабым тонким голосом. — С одной стороны, я ничего не понимаю. С другой — все кристально ясно. Я лежу здесь и спрашиваю себя — в чем я ошиблась?
— Ты не ошибалась…
— Ошибалась. Я многое сделала неверно. Тебе это известно лучше других, Кристиан.
Он не ожидал исповеди и, хотя много лет назад она бы обрадовала его, сейчас испытывал лишь неловкость. Печальное, хрупкое тельце Лидии и так было достаточно истощено, чтобы еще взваливать на себя груз прошлого.