— Ты не хотела понимать это.
— Но почему?
— Из соображений верности. Уважения. Привычки. Возможно, даже любви.
Последнее утверждение повисло в воздухе, представляясь совершенно неуместным в еще сохранявшемся аромате страсти, витавшем над постелью.
— Ты любила его? — спросил Кристиан, ощущая, что это самый важный вопрос для него.
— Я думала, что да, — откликнулась она, уронив голову ему на грудь.
— Ты любила его, когда выходила за него замуж?
— Я хотела его любить. Я уверила себя в том, что люблю его.
— А на самом деле?
— Не так, как тебя, — произнесла она с неожиданной отчетливостью. — То, что было у нас с тобой, было страстным, жарким, волнующим. Наши отношения с Джеффом были лишены страсти.
— И ты была готова к тому, чтобы обходиться без нее?
— Тогда я еще не осознавала, что она отсутствует. Я не занималась сравнениями. Я не позволяла себе этого делать. Возможно, я не осмеливалась. Джефф был рядом, он любил меня, хотел жениться на мне, а это означало, что я могу бросить колледж и освободиться от матери, к чему я стремилась больше всего на свете.
— Настолько?
— Да, настолько. Я была старшей дочерью. Она хотела, чтобы я блистала. Она хотела, чтобы я преуспевала, вращалась в обществе. Она мечтала о том, что я пойду по ее стопам. Но я не собиралась этого делать: ее образ жизни пугал меня, он был холодным и рациональным. Я не хотела, чтобы он как-либо влиял на меня.
— Странно, что ты вообще поступила в колледж.
— Она заставила меня.
— А ты будешь заставлять Дебру?
Лаура долю молчала, а потом промолвила с сомнением:
— Я желаю ей самого лучшего. Это плохо?
— Теоретически нет. Но ты оцениваешь это лучшее со своей точки зрения, а она не обязательно совпадает с точкой зрения Дебры.
— Значит, я как Мадди?
— Ты унаследовала лучшие ее качества — интеллигентность и преданность, и добавила к ним то, чего ей недостает, — тепло и сострадание.
— Я не умею слушать. Дебра все время говорит мне об этом. То есть я слушаю, но не слышу, а это свойственно Мадди.
— Ты ведешь хлопотливую жизнь, — заметил Кристиан. — Могу поспорить, что ты слышишь гораздо больше, чем когда-либо это удавалось делать Мадди. О’кей, возможно, ты не все слышишь. Но какая мать слышит все?
— Дебра сердится с тех пор, как исчез Джефф.
— Вполне объяснимо.
— Мне следовало бы иначе себя вести с ней.
— И это понятно. Тебе приходилось думать о многом другом. Теперь, когда Скотт оправдан и снова вернулся в Пенн, ты сможешь уделять Дебре больше времени.
— Я буду это делать, — поклялась Лаура. — Обязательно буду.
Он улыбнулся ее решительности, ощущая, что любит ее за это еще больше.
— Ты часто думаешь о своем отце? — спросила Лаура вечером в пятницу. За все дни они лишь раз выходили за продуктами, а все остальное время проводили в постели. Но в этот вечер они наконец оделись и выехали пообедать. Сейчас, вернувшись домой, они стояли во мраке и любовались долиной, залитой лунным светом. Кристиан обнимал Лауру, а она, прислонившись к нему, ощущала себя неприлично счастливой.
— Я думаю о нем, — признался он.
— Часто?
— Довольно часто.
— Ты хочешь выяснить, кто он?
— Конечно хочу, но моя мать не говорит мне этого, свидетельство о рождении тоже, Билл уже ничего не сможет сказать, так что единственные, кому это известно, — Лидия и он сам. Если он ни разу не заявил о себе в течение сорока семи лет, сомневаюсь, чтобы он это сделал сейчас.
Лауре было больно за Кристиана.
— По меньшей мере он должен быть ровесником Лидии, если не старше, — заметила она, дав волю воображению. — Может, он болен. Может, смерть уже заглядывает ему в лицо. Когда такое случается, люди начинают по-иному смотреть на вещи.
— Опять ты за старое, — с улыбкой откликнулся Кристиан, — снова рисуешь картинки.
— Но ведь такое возможно, Кристиан. Может, тебе следует нанять детектива?
— Я уже думал об этом, но для того, чтобы что-нибудь узнать, ему придется беседовать с теми, кто знал мою мать сорок семь лет назад. Я не могу заниматься этим за ее спиной.