- Ох, золотко, бедненький ты мой, - причитала она, гладя его рукой по спине. - Не вставай, подожди, солнышко, сейчас все пройдет, - она вдруг заметила тлеющую сигарету, выпавшую из руки мальчика, и прицокнула языком: А это что такое? Откуда у ребенка эта ужасная гадость?
- Это я виноват, - Мышка с жалким видом уставился на свои ботинки. - Я не подумал, когда предложил ему сигарету, Макс. Это я виноват.
- Он не должен был ее брать, - Макс покачал головой, глядя, как Люк согнулся, оперся руками, и его тело сотряслось от приступа рвоты. - И вот, он расплачивается за это. Еще один бесплатный урок. Не берись за то, с чем не можешь справиться.
- Ой, оставь ребенка в покое, - руководствуясь своим материнским инстинктом, Лили прижала перемазанное лицо Люка к груди; в ноздри ему ударила пьянящая смесь "шанели" и пота. Обнимая мальчика, Лили сердито посмотрела на Макса: - То, что тебя самого никогда в жизни не тошнило, еще не причина, чтобы быть таким безжалостным!
- Совершенно верно, - согласился Макс, пряча улыбку. - Ну что ж, мы с Мышкой оставляем его на твое попечение.
- Мы сейчас тебя вылечим, - прошептала она Люку. - Пойдем с Лили, солнышко. Пошли, обопрись на меня.
- Я в порядке, - он с трудом встал на ноги. Голова кружилась, слабость словно щупальцами опутала все его тело. Он настолько обессилел, что даже не почувствовал стыда, когда Лили чуть ли не понесла его обратно в фургон.
- Не волнуйся ни о чем, куколка моя. Тебе просто надо лечь и немного отдохнуть, вот и все.
- Да, мэм, - он и сам хотел лечь. Может, так ему будет легче умереть.
- Ну-ка, не надо звать меня "мэм", золотце. Зови меня просто Лили, как все остальные, - она зажала его подмышкой, открывая дверь фургона. - Ложись прямо на кушетку, а я принесу тебе холодное полотенце.
Застонав, он упал лицом вниз и от всей души пылко взмолился, чтобы его больше не рвало.
- Сейчас, сейчас, малыш, - вооружившись влажным полотенцем и тазиком на всякий случай - Лили опустилась на колени рядом с ним. - Скоро тебе станет лучше, вот увидишь. У меня был брат, которому тоже стало плохо, когда он впервые закурил, - она говорила с ним, как с больным, тихим, успокаивающим голосом, который так естественно получается у некоторых женщин. - Но он быстро поправился.
В ответ Люк издал только слабый хрип. Лили продолжала что-то говорить, прикладывая влажное полотенце к лицу и шее мальчика.
- Тебе надо отдохнуть, закрой глаза, - она слабо улыбнулась, увидев, что он засыпает. - Вот так-то лучше, солнышко мое. Проснешься совсем здоровым.
Не в силах удержаться, она ласково пригладила его волосы. Они были длинными и густыми, мягкими, как шелк. Если бы у них с Максом мог быть ребенок, у него тоже были бы такие волосы, тоскливо подумала она. Но увы! Сердце ее переполняла любовь к детскому племени, но чрево было бесплодно.
У мальчика действительно красивое лицо, размышляла Лили. Кожа золотистая от солнца и нежная, как у девочки. Под ней - крепкие тонкие кости. И эти ресницы Она вздохнула еще раз. Все же, каким привлекательным ни был этот мальчик и как бы ее душа ни стремилась наполнить жизнь детьми, Лили не чувствовала уверенности, что Макс поступил правильно, взяв Люка в свою труппу.
Он не был сиротой, как Мышка. В конце концов, у этого ребенка была мать. Хотя собственная жизнь Лили была очень нелегкой, она считала невозможным, что мать не отдала всю себя, чтобы только защитить, укрыть, холить и нежить свое дитя.
- Поспорить могу, что она любит тебя до безумия, куколка моя, прошептала Лили. Она прищелкнула языком. - Худой, кожа да кости. Смотри-ка, умаялся, вспотел - вся майка мокрая насквозь. Хорошо, сейчас мы ее с тебя снимем и постираем.
Она осторожно потянула майку вверх со спины. Ее пальцы застыли на влажной материи, изо рта вырвался короткий непроизвольный вскрик. Люк застонал во сне. Глаза Лили наполнились горячими слезами жалости и гнева, и она быстро опустила майку обратно.
Макс стоял перед зеркалом, установленным на сцене, и репетировал свои фокусы, основанные на ловкости рук. Он смотрел глазами зрителей, как золотые монеты то появляются, то исчезают у него между пальцев. Макс усовершенствовал старый трюк "Таинственные монеты" бесконечное количество раз, улучшая и оттачивая его, - точно так же, как любой фокус или трюк, которые он узнал или придумал с того дня, когда впервые появился на углу улиц Бурбона и Сент-Луиса в Новом Орлеане со своим бильбоке - ловил его чашечками быстро мелькающий шарик. Тогда у него был лишь складной столик и картонная коробка, в которую прохожие кидали монетки.
Он редко вспоминал об этих днях. Теперь он был преуспевающим человеком в возрасте за сорок. Но иногда перед ним возникал тот несчастный, отчаявшийся ребенок, которым он был когда-то. И каким он сейчас увидел его в облике Люка Каллахана.
У мальчика есть способности, подумал Макс, быстрым движением пальцев расщепив золотую монету на две, потом на три.
Надо только немного времени, заботы и... правильное направление. Тогда из Люка что-нибудь получится. Что именно - это Макс оставлял на усмотрение богов. Если мальчик все еще будет с ними, когда они доберутся до Нового Орлеана, то тогда и решим.
Макс поднял руки вверх, хлопнул в ладони, и все монеты исчезли. Кроме одной, с которой он начинал.
- У меня в рукаве ничего нет, - пробормотал он и подумал: но почему же люди всегда этому верят?
- Макс! - слегка запыхавшись от бега через всю ярмарку, к сцене спешила Лили.
Макс всегда был рад видеть ее. На Лили, в обтягивающих шортах и футболке, с накрашенными ноготками, выглядывающими из пыльных сандалий, действительно стоило посмотреть. Но когда он протянул руку, чтобы помочь ей взобраться на сцену, и увидел ее лицо, его улыбка тотчас же исчезла.
- Что случилось? Роксана?
- Нет, нет, - потрясенная до глубины души, она обвила его руками и крепко прижалась. - С Рокси все в порядке. Она пошла с одним из рабочих кататься на карусели. Но этот мальчик, этот бедный маленький мальчик!
Тогда Макс засмеялся, нежно прижав ее к себе.
- Лили, любовь моя, он быстро оправится, хотя потом еще долго будет переживать и смущаться. Но это все пройдет.
- Нет, Макс, дело не в этом, - из ее глаз уже катились слезы, поэтому она прижалась лицом к его шее. - Я уложила его на кушетку, а когда он уснул, хотела снять с него майку. Она намокла от пота, мне не хотелось, чтобы он спал во влажной одежде, - она замолчала и глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться. - Но его спина, Макс! Бедненькая его спинка! Вся в шрамах, старых и свежих, есть даже едва затянувшиеся рубцы. От пояса или ремня, или Бог знает чего, - она вытерла с глаз слезы тыльной стороной руки. - Кто-то ужасно бил этого мальчика.
- Отчим, - голос Макса казался спокойным, хотя он с трудом сдерживал обуревающие его чувства. Ему всегда удавалось совладать со своими страшными воспоминаниями - но от ярости и боли за этого мальчишку у фокусника потемнело в глазах. - Я не думал, что все было настолько серьезно. Ты считаешь, его надо отвести к врачу?
- Нет, - крепко сжав губы, она покачала головой. - Это практически только шрамы, жуткие шрамы. Не понимаю, как можно было так обращаться с ребенком, - она всхлипнула, и Макс протянул ей носовой платок. - Я не была уверена, что ты правильно поступил, когда взял его к нам. Думала, что его будет разыскивать мать, - ее обычно лиловые глаза словно остекленели. Мать! - резко бросила она: - Да я своими руками задушила бы эту суку! Даже если она сама его не била, как позволила, чтобы такое случилось с ее маленьким мальчиком?! Она заслужила, чтобы ее высекли. Я и сама это сделала бы, будь у меня такая возможность!
- Злючка ты моя! - Макс нежно взял ее лицо в свои ладони и поцеловал. Боже мой, Лили, как же я люблю тебя! За все. Теперь пойди умойся, выпей чашечку чая и успокойся. Его никто больше не будет бить.
- Нет, никто, - она обвила пальцами запястья Макса. Ее глаза потеплели от любви, а голос звучал на удивление спокойно. - Он теперь наш.