— Не укоряй себя из-за таких пустяков. Наверное, ты говорил, но я почему-то забыла.
«Великолепно! — ликовала она в душе. — Целая свободная неделя! И не надо будет каждый раз выдумывать предлоги для того, чтобы избежать близости. Какая я дура, что сказала про зажившие шрамы!.. Ну, ничего, раз он уезжает… Господи, неужели можно будет чуть-чуть расслабиться?»
— Я рада, что ты поедешь, — сказала она.
— Рада, что освобождаешься от меня на целую неделю? Она еле сумела скрыть свое смущение и страх. Когда это он научился читать ее мысли?
— Нет, при чем тут это? Просто я обрадовалась, что тебе не нужно будет из-за меня отказываться от того, что тебе нравится. За нас не беспокойся. С нами все будет в порядке, работай спокойно.
— Ты собираешься в понедельник идти в офис?
— Да. Да, конечно! А почему ты спрашиваешь?
— Дай тебе волю, ты бы никуда не пошла.
— Я же этого не говорила.
— Но думала.
— Я пойду на работу, потому что это моя обязанность, — повысив голос, произнесла она. — В конце концов, надо же возвращаться к людям. А то странное дело получается: с подругами я встречаюсь, а на работу нельзя, потому что рука сломана. Кстати, у меня назначено свидание с Вивьен. За обедом. Хотела спросить у тебя: что там с ее проблемами?
— Я никогда не рассказывал тебе мою «Теорию университета»? — с улыбкой проговорил Гарт. — Как и большинство прочих учреждений, он похож на черную патоку. Медленную, тягучую… Ну, ты понимаешь меня. Если где-то что не так, то рана тут же затягивается без всякого следа. Сабрина рассмеялась:
— Но, насколько мне известно, стоит только чуть-чуть подогреть черную патоку, как она становится легкой и подвижной.
— Именно! Поэтому мы и разведем небольшой костерчик под креслом вице-президента. Лойд Страус. Ты его знаешь.
— И он сделается более легким и подвижным?
— Как приливная волна. Пройдет неделя, и он обнаружит, что человечество, оказывается, наполовину состоит из женщин. Тогда он спросит пузатенького Уильяма Вебстера, почему наше заведение так сильно смахивает на консервативный мужской клуб. Потребует объяснений.
— Тебе бы хотелось отделаться от Вебстера.
— Это что, написано у меня на лбу? Насколько я знаю, кроме тебя, никто этого еще не видит. Ты думаешь, мне нужно его кресло?
— Нет.
— Правильно, черт возьми! Мне хочется больше времени проводить в лаборатории, а не разгребать бумаги на письменном столе.
— Дает ли тебе лаборатория Фостера то, что ты хочешь?
— Я все ждал, когда ты меня об этом спросишь.
— Я не хочу затевать с тобой спор. Просто интересно удовлетворяет ли тебя работа там… Он посмотрел на нее долгим, задумчивым взглядом.
— Не уверен.
— А что нужно сделать для того, чтобы ты был уверен?
— Думаю, мне надо прийти туда и еще раз все осмотреть.
Она кивнула.
— Комментариев не будет?
— А что ты от меня ожидаешь?
— Если бы я знал! Обычно слова лились из тебя мощным потоком. Если я пойду, ты пойдешь со мной?
— Не думаю. Тебе нужно все решить самому.
— Что-то новое в твоем подходе… До сих пор… Сабрина резко встала и расправила складки своего нового платья.
— Я пойду наверх. Хочу позвонить сестре.
— И ты думаешь, она испытывает аналогичное желание в пять тридцать утра?
— При чем тут утро? У них сейчас… — «Боже, какая я дура. Надо же вперед отсчитывать! А я назад начала… Конечно, сейчас она не станет со мной говорить. Ничего, позвоню завтра. А сейчас спать?»
— О лаборатории Фостера больше не будем говорить?
— Давай не будем. По крайней мере, не сейчас. Он выждал паузу.
— Ну, хорошо, ты права. К тому же мне завтра рано вставать.
— Спокойной ночи.
Она медленно поднялась по лестнице, продолжая укорять себя за то, что спутала время в Лондоне. И это после трех недель пребывания здесь!.. Причина случившегося виделась в странных отношениях между ней и Гартом. Легкая интимность их разговора беспокоила ее. Неужели она уже настолько понимает его, что знает, о чем он думает?
«Нет, мне это совсем не нужно», — подумала Сабрина. А что же ей нужно?
С одной стороны, она хотела быть на некоторой дистанции от него… С другой — постоянно ждала его высоких оценок и похвал.
Сабрина пыталась думать о нем как о скучном муже своей сестры… А получалось, что, восторгаясь им, она смеялась вместе с ним, считала его большим ученым и трепетно относилась к его работе.
Она напоминала себе порой, что Стефания называла его замкнутым и невнимательным к окружающим… Но сейчас она могла возразить сестре: нет, милая Стефания, Гарт заботится о своей жене, лелеет и защищает ее.
Лежа в кровати и думая о нем, она услышала, как он поднимается по лестнице. Он уже входил в спальню, как вдруг послышался кашель Пенни. Сабрина тут же сдернула одеяло и стала искать тапочки.
— Я схожу, — сказал Гарт. — Лежи. Гарт нашел Пенни сидящей на кровати. Он увидел ее маленькое бледненькое личико в луче света из коридора, и у него защемило сердце. Он налил в большую ложку противной микстуры. Проглатывая ее, она скорчила смешную рожицу:
— Господи, почему все лекарства такие гадкие?
— Чем хуже вкус, тем быстрее человек поправляется. Это, милая, не я сказал, а наукой доказано. А теперь ложись. Я тебя укрою, и только попробуй скинуть с себя ночью одеяло.
— Пап, останься на несколько минут. Он положил руку на ее лоб. Температуры, по-видимому, не было.
— Что, милая? — спросил он, садясь на краешек ее кровати.
— Пап, я спросила маму об уроках рисования. Она сказала, что не возражает, но нужно договориться с тобой.
— Да, она так сказала? Ну что ж, я думаю, это можно будет устроить. Когда начинаются занятия?
— Сразу после Рождества. Только тут одна проблема…
— Какая?
— Ну, мне нужно иметь краски, кисточки, угольный карандаш и холст… А все это стоит больших денег…
— Да? Не знал. Я думал, что ты вполне можешь продолжать рисовать обычными карандашами на обычной бумаге из альбома… Но если ты настаиваешь на том, чтобы иметь точно такое же оснащение, какое было в распоряжении Микеланджело… Я думаю, мы можем купить тебе все необходимое в качестве подарка к Рождеству.