Специфическая реакция иностранного организма. Мы-то как-то пригляделись, глаз замылился. Не понимаем — с какой красотой рядом живём. А он — архитектор, ему положено. Остро чувствовать прекрасное. Вот он и… заострённо млеет. Эстет, однако.
Пока Фриц в Муроме строит строителей, Софья встречается с дочкой. Тайно.
— Мама! Но как же…?! Ты же в Кучково погибла! Ты же сгорела в том пожаре! По всей Руси сказывали! Как я тогда плакала… Я ж за тебя сорокоуст отстояла!
— Бог милостив, вывел. Нынче обретаюсь тайно во Всеволжске. Поедем, доченька, покажу тамошнее житьё-бытьё. Разговор у меня к тебе есть. Такой… длинный. Поехали, лодочка у берега стоит. Невиданная. Покатаемся. Дней несколько.
— Но как же..? Вещи мои, люди…
— Вещи тебе без надобности. Что есть на тебе — того довольно. А людям… отпиши. Ушла-де, в скит молиться, не ищите. Как душу успокою — сама приду.
Ростиславе это всё — встреча с умершей, как было объявлено, но оказавшейся живой, матерью, тайный побег, бермудина летит по Оке… будто после долгой тяжёлой болезни первый раз на двор в майский день вышла, полной грудью вздохнула. Жизнь-то, оказывается, продолжается.
Тайна для любого юного организма — сущность привлекательнейшая, восхитительнейшая.
— Скоро устье Теши. Не соблаговолит ли Софочка со спутницей своей в каюту спуститься. А то… лишние глаза могут лишнее узреть.
Похищение? Тайное, загадочное… Но похитители галантны и иностранны. А главный среди них — её родная мать! Выжившая чудом!
Удивительны дела твои, господи…
Почему не было досмотра? Потому что кораблик везёт одного из моих ближников. Их тормозить нельзя, их час — дорог. Почти так же как и мой собственный.
Софочка привозит Ростиславу в город, приводит на подворье своей товарки по швейному производству. И запирается с дочкой в погребе. Где и открывает ей правду. Целые сутки.
История с Изяславом не прошла даром. Она сама, со своим набором аргументов, выдаёт дочке тайну её рождения. Стремясь опередить меня, Андрея. Формируя у доченьки «правильный» «start point» — исходное представление, «первый взгляд».
Сам факт не меняется. Но, будучи правильно поданным, в иной трактовке, не несёт столь разрушительного эффекта.
— Я — не виновата, меня заставили. Силой. Ты-то уж возраст вошла, знаешь как это… Тебя-то, доченька, саму-то… муж твой, урод законный… сколько раз…
Упирает на то, что жизнь ребёнку дала:
— Господу богу молилась чтобы не родить. Но плод извергнуть… тебя убить… не смогла. Будто голос какой сверху: доноси, выроди. Доченька родится. Единственная, любимая.
Обе нарыдались вволюшку.
Ростислава, потрясённая открытием о самой себе, о своём происхождении, и просветлённая искренней исповедью, покаянием матери перед ней, сама только недавно потерявшая если не цель жизни — цели у неё не было, но устойчивый образ существования, тянется омытой слезами душой к матушке.
— Что ж нам теперь делать? Как же жить после этого?
И получает однозначно формулируемый ответ:
— Спасаться. От гнева Боголюбского. Сама жить не хочешь — мать родную спаси.
— Да как же?! От отеческого гнева…
— Он тебе не отец! Чужой злой мужик! А защититься от него — другим таким же надобно. Клин клином… — сама знаешь. И такой есть. Воевода Всеволжский, Зверь Лютый.
— Ой! Страх-то какой… Да и как же…
— Соблазни. Улести. На крючок посади. На его собственный «крючок». Подчини. А я… старая, глупая, слабая… Я бы и сама, да немощна стала. Годы своё берут. Сколь сил своих я на тебя положила, ночей над колыбелькой не спала, как болела ты — ко всякому вздоху прислушивалась…
У Ростиславы не осталось ни отца, ни мужа. Кроме матери — никого. Для людей русских она — дитя разврата, отрыжка похоти. Впереди — ничего хорошего. Одни ущемления да унижения. Жить — незачем. Одно есть, один долг — перед матерью. Которая ей жизнь дала, в свет белый выпустила. Не вытравила плодом бездушным бессловесным, не заспала, или иначе как, дитём бессмысленным…
Интересно сравнить реакцию Ростиславы с реакцией брата её Изяслава.
Изяслав пришёл во Всеволжск «на подъёме». Любимый сын славного князя, сам уже витязь, в поход победоносный ходил, поганых бил, дела княжеские делает не худо. Общепризнанный наследник, продолжатель. «Рыцарь света» въезжающий на белом коне в «град сияющий». Позади — «хорошо», впереди — «ещё лучше».
И вот, посреди радостного восхождения, на какой-то мелкой кочке — удар. Да не ниже пояса, а в самое сердце.