— Вот я. Господин.
— Хорошо.
И вправду — хорошо. «Угорание в бане» со смертельным исходом… нет, не отменяется. Но — откладывается. И ещё — я был прав, предложив Ноготку наше… её участие в сегодняшнем представлении. Заодно и проверим.
— Вытяни руки. Это — браслеты. Наручники.
Щёлк-щёлк. Великоваты. Сойдёт — маленькие были бы хуже.
— Зачем? Я и так в воле твоей. Господин.
— Ты — да. Душой, разумом. Тело твоё — нет. Ты можешь… испугаться. Ненароком. Этого — не надо. У тебя отныне нет иного страха, чем страх перед моим неудовольствием. Мор, глад, трус, трубы небесные, печи адовы… Не страшны тебе. Ты — в лапах «Зверя Лютого». Уже. У тебя отныне нет чести, стыда, совести. Иначе, чем за дела твои передо мной.
Бесстрашна и бесстыдна. А как иначе, если стыд есть страх? Страх перед общественным мнением. Перед друзьями и близкими. Перед собственной совестью, несущей прежнюю этику, былые представления «о добре и зле». Перед сносимыми ошмётками недостроя на пустыре души.
— Сейчас ты сослужишь мне службу. Телом. Простенькую.
Усталый, чуть презрительный, всё-всё понимающий вздох. «Все вы, мужики…». Мои намерения — просчитаны и согласованы. Сейчас кормой разворачиваться начнёт или на спинку отвалится. Э-эх, девочка… Я же — «Зверь Лютый», я ж «не от мира сего». Кабы меня всегда так легко было просчитать — меня уже давно бы… закопали.
— Ты. Должна. Не бояться. Понятно?
Слышит. Воспринимает. Во как затряслась. От страха перед чем-то… непонятным, не… непредставляемым.
— Не трясись. Ты — вещь. Приспособление. Лаптю ношенному даже и перед последним костром — дрожать не положено. Руки на затылок. Встала. Пошла.
Я рывком поднялся. Как-то вспомнилась Саввушкина выучка насчёт «перетекания на коленях».
Забавно: это стало одним из элементов моих боевых тренировок, применяется Артемием при подготовки новиков. Перетечь и встать, перетечь и упасть, перетечь и откатиться.
И, всегда, убить. Врага. Неготового к атаке из этой позиции.
Человек коленопреклонённый — человек смирённый. Смирный, смирившийся, покорный. Выученный беспомощности. «Это ж все знают!». Иного и не ждут. Потому и встречают смерть свою в… в недоумении.
Цена? Что дороже — преклонить колена и увидеть смерть врага или стоять до последнего, видя гибель соратников? Кабы от этого действа вороги мухами дохли — я б отсюда до Иерусалима на коленях сползал.
А вот у девочки навыка нет. Отвела сцепленные запястья на затылок и неуклюже, теряя равновесие, попыталась встать. Поменяй порядок, жертва разврата! Не, не доходит. Пришлось ловить. И нагибать. Как и положено ходить в моих МКС.
Ноготок уже довольно давно сопел за дверями, заждался.
— Эту? Может… у нас такие… ну… пофигуристее есть.
— Эту. Веди.
Голая Ростислава только пыхтела, удерживаемая мною за сведённые на затылке застёгнутые запястья, согнутая до уровня моей опущенной руки.
Недлинный зал в подземелье. С двух сторон деревянные дощатые стены. По углам — стойки с счетверёнными скипидарными светильниками с отражателями. Отражатели развёрнуты от нас, под углом в стены. Посередине под потолком — толстая балка. Привязываю к цепочке наручников ремешок, вывожу девушку в середину зала.
— Стань здесь. Подыми руки.
Привязываю вскинутые руки к потолочной балке.
— Сейчас ты увидишь… зверей. Если до тебя доберутся… порвут на части.
— Г-господин… я же… вся твоя… н-не надо меня… в-волкам…
— Волкам? Х-ха… Волки — дети. Против этих. Ты клялась служить мне? Служи. Ничего не бойся. Просто стой. И держи рот закрытым.
Подручные палача зажигают светильники и откатывают стены. Собранные из деревянных панелей, они легко уходят в стороны. Открывая «зрительные залы» — два симметричных «обезьянника» — пустые помещения, отделённых от коридора толстыми вертикальными железными прутьями.
«Пустые» — от вещей. Но не от людей. В каждом, примерно, по два десятка голых самцов. Нашего биологического вида. Хомнутые… чем-то.
Злые, раздражённые несвоевременной побудкой, ярким светом, отсутствием вчера кормёжки. И возбуждённые зрелищем юной женщины, подвешенной за руки. Абсолютно обнажённой, абсолютно беспомощной, абсолютно… бабой! В метрах четырёх от железных прутьев. Через которые всё видно! Но… не дотянуться. Чуть-чуть.
Вчера в город пришли две группы… контингента. Одна — мятежники из Сарова, другая — шиши из Костромы, взятые Чарджи при умиротворении края.