Первые — убийцы, изменники, фанатики. Вторые — убийцы, насильники, воры. И — их пособники. Разных степеней участия.
Раскалывать их поштучно, выбирая из общей толпы случайным образом — трудоёмко, долго. Но стаи ещё не стабильны, ещё формируются в ходе пересылки. Складывающиеся иерархии пока слабы и конфликтуют между собой. Если спровоцировать столкновение амбиций — будут обиженные. И проявятся лидеры. Стая перестанет выглядеть кучей однородного материала. Станет понятнее, с кем и как Ноготку следует работать в первую очередь. Для большей эффективности.
Вариации выявления того, что Макаренко в Куряже называл «социальным клеем»:
«…Бродил по спальням и я, захватив с собою Горьковского в качестве измерительного инструмента. Нам нужно было, хотя бы на глаз, определить первые признаки коллектива, хотя бы в редких местах найти следы социального клея. Горьковский чутко поводил носом в темной спальне и спрашивал:
— А ну? Какая тут компания?…
В некоторых местах мы ощущали и слабые запахи социального клея, но склеивалось вместе не то, что нам было нужно».
Здесь тоже — «не то что нужно». Главное: «снаружи» не видно «ху из ху». Станет видно. Жизнь заставит, нутро вылезет… Сейчас.
От эрзя нужны зимницы, в которых предполагали прятаться мятежники. От шишей — «адреса, пароли, явки», маршруты и даты караванов, местные контрагенты ушкуйников. Задержки в получении информации по обоим направлениям обернутся гибелью моих людей в тех местах.
Отсюда — провокация «на самочку». Чисто — «на посмотреть». Уже достаточно для проявления перспективных… особей.
Другой вариант — «на хлеб». В развлекательном варианте описан у Буджольд в «Границах бесконечности».
В реале — использовался охраной германских концентрационных лагерей советских военнопленных. Охранники кидали куски хлеба перед голодными людьми вблизи выгребной ямы. Мечущаяся толпа сбивала кого-нибудь из пленных в дерьмо. Людей отгоняли выстрелами и веселились глядя на тонущих.
Нам на подобные забавы… времени нет. Мы — работаем.
Хмыканье, фырканье, ворчание в «обезьянниках» затихло. Народец начал приближаться к решёткам. Прищурено присматриваются — им плохо видно против света. Женщина. С полураспущенной косой. Молодая. Но уже… здесь такие по одному-два ребёнка имеют. А эта, явно, ещё… может даже и нетронутая…
Голая! Одна! Привязанная!
Так охотники крокодилов ловят. На привязанного козлёнка. И не только крокодилов. И не только на козлят. Почти все — охотились с живой приманкой, всё знают. Но… инстинкты бабуинов, гамадрилов, павианов и вообще — гиббонов… А опасности-то… какая опасность?! От разглядывания привязанной беспомощной самки?
Человек — сам себе враг. Смерть неминучая. Это я понял ещё в киевских застенках. Просто — по природе своей.
И наши «зрители» принялись это старательно подтверждать.
Наиболее «реактивные» выдвинулись к решёткам. «Отмычки», «шуты». Аж подвывают от предвкушения. Начали подманивать:
— У-тю-тю… Сл-а-аденькая моя… Не бойся, не бойся… мы сща тебя… чуть-чуть…
Ростислава при первых звуках, характерных умильных интонациях — рванулась в сторону. Но — недалеко. Вот, собственно, для чего и нужны наручники.
И с другой стороны — пошла аналогичная акустика. Улещивают на двух языках. На трёх — слышен и тюркский.
Внешняя соревновательность — хорошо. Лакомый кусочек, к которому тянутся чужаки — подгоняет самцов в обеих стаях.
Девушка закрутилась на месте, пытаясь как-то… прикрыться, встать как-то… менее привлекательно. Но повернувшись спиной к одним, она подставляет под взгляды и комментарии самцов свою попку, пока другие оценивают её… «банкротство».
Плотность зрителей в первом ряду у решёток увеличивается. Два сплошных ряда вжимающихся между прутьев похотливых морд, жадненьких, тянущихся к ней рук, поедающих её заживо глаз. Атмосфера накаляется. Поток умильных речей резко контрастирует с двумя рядами… наглядных подтверждений самцовости присутствующих. В сильно воздвигнутом состоянии.
«Патока» приманивающих слов ещё продолжается. Но самцы, кажется даже не осознанно, переходят от акустики к моторике — начинают трясти прутья решётки. И обнаруживают… неуспешность такого инстинктивного действия. Эмоции выразить можно. А вот приблизиться к желаемому объекту… увы.
Они не могут преодолеть препятствии, она — сойти с середины коридора. Никак. Павианы начали бы грызть прутья. У хомнутых — челюсти слабоваты. И от «патоки улещивания» обе стаи переходят к «яду ненависти». Ненависти к ней, к беззащитной и беспомощной женщине. К предмету своих вожделений. Недоступному.