Тысяча прелестниц в гареме требовали постоянной заботы Соломона, справедливые решения в спорах между людьми, ставшие мудрыми притчами, занимали внимание, но в царе оказалось достаточно догадливости. чтобы сообразить: мастер Хирам, строитель Храма — опасен своим влиянием среди многих тысяч рабочих, занятых строительством под его руководством. Мудр был царь Соломон, особой ядовитой мудростью правителей. Желая знать всегда и все о действиях и намерениях мастера, царь избрал из среды верных троих вернейших, готовых пить кровь братьев своих и мясо их жевать, попросту говоря — шпионов, и научил их, как проникнуть в ряды близких Хирама под видом работников. И они стали каменщиками-учениками, а за усердие в работе были сделаны подмастерьями и узнали проходное слово подмастерьев, получавших плату у правой колонны Храма. Но мастерами они не стали, потому что не было в их помыслах чистоты, в разуме их света и в сердцах их творческой посвященности. И не была свойственна им готовность к жертвенной смерти.
Имена их — Юбелас, Юбелос, Юбелюм.
— «Рождённый ржать — летать не может». Царь обязан знать намерения своих поданных, а уж о действиях иностранцев на своей земле… Хирам не знал этого?! — продолжал удивляться Фриц, — Хороший строитель не означает хороший правитель. Умение резать гранатовые яблоки не есть умение резать яблоки адамовы. Сделать золотые крылья в двадцать локтей — потратить золото. А не приобрести его. Куда он полез?! Верно лысый Ванька говорил: «Беда, коль сапоги начнёт тачать пирожник». И вот это — наш отец-основатель! И эти люди, на его примере, вздумали учить меня жизни!
Три гнусных заговорщика прислонились за колоннами, чтобы подслушать слово. Жадным, завистливым глазом они подсмотрели семь совершенных точек касания, но священное слово великий мастер говорил и спрашивал на ухо. Получив свою плату, мастера разошлись из Храма, оставив учителя в одиночестве.
Хирам встал, выпрямился и взглянул на небо. Храм не был завершен крышей, светила ночи свободно и любовно озаряли работу вольных каменщиков. Хирам не знал усталости, — он был готов пройти отсюда в плавильню, провести ночь за чертёжной доской или посвятить ее размышлениям. Сняв свой рабочий кожаный передник, он направился к южному выходу.
И тогда из тьмы трусливой и гадкой походкой вышел ему навстречу подмастерье-заговорщик, прихвостень и слуга коварного Соломона, скрывая под передником тяжелую двадцатичетырехдюймовую линейку:
— Стой, Хирам!
— Кто ты?
— Я — Юбелас, подмастерье. Я устал ждать твоей милости. Я разуверился в путях познания, тобою указанных. Открой мне тайну, скажи мне мастерское слово!
Размахнувшись, Юбелас нанёс Хираму сокрушающий удар линейкой. Он метил в голову, но Хирам отклонился, и удар пришелся ему по ключице у самого горла.
Хирам мог бы защищаться, — но не мог преодолеть отвращения.
Фриц тяжело вздохнул.
— «Гнусный заговорщик с трусливой и гадкой походкой…». Ну какая же ещё может быть у заговорщиков походка? А Хирам? Разве не он обучил тысячи рабочих «простым и привычным движением молотов» опрокинуть и повергнуть во прах царство? Это ли не заговор? Соломон не сделал Хираму ничего плохого, он просто жил, так, как ему свойственно. Платил, предоставлял материалы и работников, а ему, за его же деньги… Или тут мания величия обиженного на весь мир бастарда? Хирам — не «гнусный» заговорщик, а «добропорядочный»? Со смелой и гордой походкой? Выплаты по паролю — финансирование боевиков? «Чистота помыслов» — вера пропаганде? — Работу-то они делали.
Одновременный скорбный вздох вырвался и из грудей множества присутвующих, ибо так было принято выражать печаль по поводу первого удара злобного негодяя, нанесённый любимому и великому учителю, истлевшему, вместе с негодяем, две тысячи лет назад за две тысячи миль отсюда.
Сдержав вопль боли, бросился Хирам к западной двери Храма, служившей общим выходом для всех рабочих. У самой двери перед лицом его блеснул медный наугольник, и дрожащий голос другого заговорщика дерзко оскорбил ухо великого мастера:
— Я Юбелос, подмастерье. Я слишком долго ждал и требую, чтобы ты открыл мне мастерское слово!