Моря — нет, на Гвидона, который в младенчестве бочкам днища вышибал — я не тяну, лебедей с чешуйчатыми братцами… не имеем.
Сами таких рОстим. Огнедар, который эти патрули гоняет, седин для «блистания» ещё не вырастил. А остальное похоже: «Все потом домой ушли».
Главное отличие моего города — население. Оно — «кочующее». Есть на «Святой Руси» кочующие земледельцы, появились и кочующие горожане.
Основная масса — учащиеся. Разных форм и направлений обучения. Кого учат задницу подмывать, кого — заводы и города ставить. Кто к чему стремление и способности проявит.
Каждый год приходят сюда, после фильтрационных пограничных пунктов, множество людей. Учатся, меняют, по мере желания и соображения, моих и их собственных, образ жизни. И, в большинстве своём, отправляются дальше. Кто — сучкорубом на лесоповал, кто — плотником в новые погосты, кто — грузчиком на пристани. Некоторые остаются здесь в работниках. Отработав необходимое, просятся, обычно, в крестьяне. Других же, кто не проявил особых талантов, мы и сами подталкиваем.
Весна. Люди отправляются дальше. В городе, как в маршевом батальоне, остаётся только постоянный состав. Этих тоже обновляем. Но не столь массово. Их места занимают лучшие из пришлых.
Одним из следствий такого режима является особенность застройки: у меня мало частных домостроений. Много промышленных, складских, учебных… казармы, бараки, бани… А вот «частных усадеб»… есть. Но мало.
Поджидавшая уже дворня бегом приняла коней, лекари увели раненных, а я с остальными потопал в свою воеводскую баньку.
В предбаннике один из гридней таскал за ухо мальчишку-прислужника:
— Это што? Это почему? Всякое бабьё место заняло, доброму молодцу и помыться с похода негде!
На лавке аккуратно сложены два женских одеяния. Чёрных. Странно: монашеские цвета у меня мало кто носит.
— А чё нам бабьё?! Мы и с бабьём помоемся. И с мыльцем, и с удовольствие. Сща они нас так… сла-аденько. И попарят, и намылят, а мы им…
— Болтун. После сегодняшнего — тебе б только стоя не уснуть. Как коню в стойле. Ты глянь на соседа, не то что головку — и головёнку не поднимет. Да уж, ломанули мы ныне. Ежели у кого и встанет, так только у воеводы. Да и то…
Не то, чтобы это был вопрос. Но некоторое сомнение в моих способностях звучало. И — обосновано: последние трое суток мы непрерывно двигались. На обратном пути от Сарова не обошлось без… негораздов, пришлось повоевать малость. Сперва придурки за нами побегали, потом мы за ними погонялись. Ребята, и вправду, просто падают с ног. Им полчаса в тепле — сплошной храп будет.
А сам? — Сам… покачивает. В голове… туманно несколько. Но — огурцом. Беломышнутость моя… позволяет втрое.
С другой стороны — и спрос с меня больше.
Одна из причин, заставляющая моих парней выдерживать изнурительные марши — уверенность в моей беспредельной выносливости, в том, что командир не заснёт, не ошибётся, ничего и никого не забудет, не бросит… Репутацию надо поддерживать.
— Разоблачайтесь. Герои немытые.
Парни начали стаскивать себя вооружение и обмундирование, мгновенно теряя подвижность и говорливость, а я как был: в кафтане, мечах, сапогах… протопал из предбанника сквозь мыльню в парилку.
Темноватенько, жарковатенько, свечечка, ковшики… И две голые женщины, забившиеся на полке к дальней стенке. С вениками в руках. Одна… знакома. Едрить-кузьмить-выволакивать…
— Здравствуй, Софья. Что-то ты веник чудно держишь. Никак биться собралась?