Нашла чего-то? Услыхала? — Там, кроме стука моего сердца, ничего нет. Может, унюхала? — Так я, вроде, только что помытый…
Как-то мне это становится… скучно.
— Ты так спать собралась? Елозить-то когда будешь? А то баня выстынет.
Она понимала моё неудовольство, но совершенно не представляла своих возможных действий. Пришлось снова ухватить её за подбородок и, потихоньку поднимая над собой, привести к более вертикальному положению. Где она и замерла. Хлопая глазами, не видя меня — вся в себе.
Даже знаю где конкретно.
Что-то мне такое… «долговременное полупогружённое» состояние — удовольствия не доставляет.
«Ни — тпру, ни — ну», «ни богу — свечка, ни чёрту — кочерга» — русский фольк даёт массу описаний подобного. Не могу сказать, что «полупогружённость» есть основная форма пребывания русской нации… в разных областях деятельности… но, явно, встречалась часто — фольк фиксирует типовые ситуации.
Ещё: «ни — два, ни — полтора». Но здесь другой случай — ещё и «одного» нет.
Мне, как прогрессору-попандопуле, надлежит негативные типичные явления — изживать. Что я и сделал. Конкретно — двинул тазом. Своим, а не банным, если кто так подумали. А то надоела такая… «ни жива, ни мертва».
Она вскрикнула и снова «пала мне на грудь».
— Не надо! Пожалуйста! Больно. Режет внутри… будто ножом по живому.
Вот оно — многообразие жизни!
В Сарове мужички с мертвецов горелых блестяшки сымают, на Дятловых горах кирпичники затылки вокруг печек чешут, а я тут, в который раз, оглаживаю девку по спинке. И благостно увещеваю:
— Ты — глупая бестолковая дура. Тебе по-хорошему говорят. А ты доброго слова не слышишь, не разумеешь. Я тебе толкую: ты в лапах Зверя Лютого. Спасения какого, защиты — тебе ждать неоткуда. Всё. Ты одна. Вот как есть. Голая, слабая, бессильная. Что ж тебе делать? — Понять. Осознать. Почувствовать. Безысходность, безвыходность, безнадёжность. И измениться. В себе. Внутри себя. Все твои «хорошо» и «плохо» — здесь.
Я постучал пальцем по её маковке, торчащей у меня перед носом.
— Здесь — между ушами.
Она перестала хныкать, кажется — слушала.
— Я, Воевода Всеволжский, дал тебе волю. Не под себя положил, как нормальный бы мужик сделал, а на себя возложил. Да у всех баб на «Святой Руси» такой воли нету! Ты бы на лавке лежала да шевельнуться не могла! Даже вздохнуть — только по разрешению, ежели тушка на тебе приподнимется. А тут: дыши — не хочу. Быстрее или, там, глубже — сама, по своему желанию. В смысле — дышать. Но надо же и честь знать. Потрудится. Хоть бы в благодарность за такую милость. А ты — дура. Жмёшься, давишься. Ни себе, ни людям. Страх твой — тут, между ушами. Страх глупый, бессмысленный. Убежать, спрятаться, остановить меня — ты не можешь. Так чего ж ты боишься?
— Бо-ольно…
— Так ведь и боль твоя — от тебя же. От страха твоего, от нежелания. А Господь велел желание — иметь. Хочешь быть богу угодной — желай. Дави страх. Получай удовольствие. Или, хоть мне доставь.
Её неровное дыхание постепенно успокаивалось. Но я не спешил: человек — существо гидравлическое. А жидкостные системы имеют куда большую инерционность, нежели электрические. Мысли, иончиками по нейрончиками — уже скок-скок. А гидравлика, в соответствующих местах организма… как котёл на паровозе — только собирается.
Оставалось поглаживать и, не давая возникнуть глупым мыслям, проповедовать:
— Всё, что мне в голову придёт — будет с тобой исполнено. Ни силы, ни защиты от меня — у тебя нет. Твои «хочу» или «не хочу» — ничего не значат. Как же тебе жить? — Возлюбить. Ибо сказано: «возлюби ближнего своего». А кто более ближен, чем тот, кто уже внутри? Возлюби имеющего тебя. Овладевшего тобой. Своего господина, хозяина, владетеля. Твоё «хочу» — должно совпадать с моим. Твоё «хорошо» — то, что хорошо мне. Не сделать вид, не прикинуться, а чувствовать, думать так. Жить этим. Всей душой, всем телом. Ибо притворство, обман — видны. И — наказуемы.
Я осторожно, субмиллиметрово, двигался внутри неё. Она сжималась, вздрагивала. Но — всё менее напряжённо.
— Тебе больно? Если таково моё желание, то и боль твоя — твоя радость. Господин твой обратил на тебя внимание, хочет от тебя чего-то. Воплей каких-то, слёз, молений, коленопреклонений и подползаний… — сделай. В церкви же, пред доской крашенной, делаешь? Искренне, с радостью и умилением? Но ты не бойся — я людей мучить не люблю. Зубы выкрошить, нос на сторону своротить, глаза выжечь, руки ноги-переломать, кожу живьём содрать… груди и ягодицы у тебя отрезать, на костре поджарить и тебя же тем мясом кормить… мне противно. Не радует. Да и твой Ипай — муж добрый. Без этаких заморочек. Научишься его радовать — будешь как сыр в масле. А не сможешь… возлюбить, не сумеешь понять и вчувствоваться — будет тебе каждый день горе-злосчастье. Как в пекле у чертей под плетями.