Вешайся, Ваня. Просто чтобы не присутствовать на своём ужасном конце.
Здесь «конец» в смысле — «финиш». Уточняю. На случай, если вы не про то подумали.
Как описать состояние человека, который старательно, с удовольствием от приятного и понятного дела, вычистил пистолет, вогнал обойму, передёрнул затвор, поднёс, весело улыбаясь, ствол ко лбу. Спустил курок. И — внезапное осознание:
— Ё-моё… Предохранитель-то снят… Что же это я наделал? Мне бы жить и жить. Делать, творить, радоваться…
Последнее мгновение. Пуля уже пошла. Поздно. Вот она. Из ствола вылетает. Ничего не изменить. Бздынь…
Линять, мочить, забашлять…
Увы, коллеги, никакие стереотипы из «мира старта» в этой ситуации — неприемлемы. А думать далеко продвинутыми мозгами 21 века… Не преувеличивайте своё самообладание — с требуемым уровнем не живут. При таком «само» скорость реакции в обычных ситуациях — недостаточна. Когда сороконожку спросили о том, как ей удаётся управлять таким количеством ног — она «само-обладнулась», задумалась и ходить уже не смогла.
Сработала накатанная уже здесь, в «Святой Руси», во Всеволжске… даже не заготовка — под такие дела никто сценарии составлять и накатывать до автоматизма не будет.
Сработал накопленный опыт. Средневековый. Кусками из других историй, эпизодов. Не в форме: вот я повспоминал, подумал, сравнил, оценил, запланировал, отдал приказ, проверил исполнение…
Фигня. Минут для «подумать» — есть. Но думать — нечем. Полное сотрясение. Не мозгов — мыслей. Все — в разные стороны. Потом отражаются от стенок черепушки и гасят друг другу. Поглядели бы вы на картинку интерференции с дифракцией! В моих мозгах. В ту минуту.
Обезьяна, свалившаяся с дерева, радуется:
— Были бы мозги — было бы сотрясение. А так — ничего.
Вот именно — «ничего». Одни ощущения.
Я глянул в щель приоткрытой двери. Процесс завершился. Софочка, благодушно отругиваясь, пыталась перевернуться и слезть со стола, обещая присутствующим «следующий раз». Когда и у них вырастет. Я шагнул на порог в предбанник.
— Кончил? (это — десятнику) Кляп. Ей. В грызло. Живо.
— Э-э-э… Но…
— Тебе помочь? Исполнить приказ?
Софочка сообразила быстрее. Сразу завопила, завозилась энергичнее, свалилась со стола. Снова заорала — стукнулась коленкой. Тут и мои «добры молодцы» проснулись. Навалились на неё гурьбой.
— Локти — вязать. На голову — торбу. На тулово — простыню. Живо.
Как же там, в Киеве, Степанида свет Слудовна приговаривала: на ручки, на ножки, на глазки, на ротик… У неё шесть рушничков получалось. Я чего-то забыл?
Софочка лягалась и кусалась. Ей, тайком от меня, хорошенько приложили по почкам. Начальство не увидело, а она успокоилась. Оглянулся в мыльню. Ростислава так и сидела поджав коленки, на лавке. Только глаза огромные смотрят.
— Эту — так же.
Она и не сопротивлялась.
Два увязанных куля под стенкой предбанника. Десяток взволнованных, сгорающих от любопытства юношеских рож. Оделся, затянул портупею.
Подумал.
Ничего не придумал.
Тогда…
— Ты и ты — со мной. Одевайтесь. Теперь — всем…
Как же так сказать, чтобы дошло…
— Того, что здесь было — не было. Запомнили? Не было здесь баб. Никаких. Понятно? Не было игрищ на столе и там, в парилке. Приехали. Погрелись. Помылись. Чуток приняли. Спать пошли. Всё. Кто что иное видел… не увидит более ничего. Из могилы… — света белого не видать. Кто сдуру сболтнёт… спьяну, на исповеди, под пыткой, на смертном одре…
Я переставал контролировать себя. Потрясение, как не раз бывало у меня, переходило в бешенство, в дрожание приподнимающихся губ над чуть выглядывающими кончиками клыков. По-волчьи, по-вампирячьи, по… по «звере-лютски».
Не знаю, что ребятам нынче помстилось. Но история о том, как я учил своего князь-волка хрипы людские рвать… среди народа ходит. Спать лягут — вспомнят. Бог даст — прочувствуют и последуют моему совету. Потому что иначе… умрут. Назвав, предварительно, те уши, в которые болтанули.
Ещё до заката следующего дня, невыспавшихся ребят подняли. И отправили на смену гарнизону на Казанке.
Жаль. Ребята толковые, походом проверенные. Но… уж больно «горячую» новость хватанули.