Ваня! С ума-то сходить не надо. Ты ж не пил никакого зелья.
Всё равно! Ведьма! «И руки её — силки дьявола»! Что-то в каменку кинули! Что-то в мазях было!
Было.
И есть. Глупость. В твоих мозгах.
Глупая самоуверенность, тупая расслабленность… Проще: сам — дурак.
Помощники Ноготка сунулись, было, ухватить и её. Вывернуть руки, нагнуть, вкинуть… Я остановил их. И тогда она, неотрывно глядя в стену перед собой в полутьме подземелья, скупо освещаемого скипидарным фонарём в руке Ноготка, негромко сказала:
— Я — твоя. В воле твоей. Господин.
И пошла. В дверь. В разверстый зев. Темноты. Подземелья. Могилы.
Двери — стукнули, запоры — лязгнули.
Без воды — неделя, без еды — два месяца. Максимум. Сойти с ума — индивидуально.
Выбирай, попандопуло. Способ уничтожения угрозы. Тебе, твоим людям, твоему обществу… Родине нашей!
И прогрессу всего человечества — само собой.
Достаточно ничего не делать, просто — не вспоминать. Свежие косточки скоро, неизбежно и закономерно займут подобающее им место в общей могиле…
Не вспоминать.
О собственной глупости, о собственном провале… О жгучем презрении к самому себе… Это ж так хорошо! Забыть.
Поддерживает самоуважение, оптимизм, работоспособность…
Только «вороны Одина» — не летают один без другого. И один из них — «помнящий».
Ваня, ты — идиот. Мир зависит от человека. А человек — от мира. Ты можешь забыть. Мир — нет. Опасность от помещения этих… «колец вечной жизни» в тёмные прохладные места хранения… только выросла. Хотя куда уж…
Факеншит же! Уелбантуренный четырёхмерно…
Переходим к следующим, технологически необходимым, шагам.
Одна беда: технология — процесс получения чего-нибудь. Результата. А я не знаю, какой результат мне нужен. «Чтобы не было»? — Так не бывает.
Думай. Ищи. Чего ты хочешь?
Уже ближе к утру, раскидавшись с неотложными делами, я добрался до постели. С Гапой. Она мгновенно уловила мои… некоторые ограничения в мужских способностях. Фыркнула и стала раздражённо завязывать скинутый, было, платок:
— Что, выдохся? Софочка с девкой еёной всю силу вытянули? На простую бабу уже ласки и не осталось?
— Гапа, если ты забыла, нас трое суток по лесам гоняли, спать некогда было.
— Ой, можно подумать, ты прежде после трёх суток выдыхался! Ясно-ясно, прежде у нас одна хитромудрая сучка была, теперь они в две п…зды с тебя силы тянуть будут. Тьфу! Два сапога пара! К старой б… ещё и молодая…ща!
Неприязнь между Гапой и Софьей мне известна. Сам поддерживаю. Раздражение от обманутых женских надежд — тоже понятно. Но здесь звучат и другие эмоции. Тревога? За себя? За меня?
Пришлось вернуть Гапу, расспросить о делах-подробностях, снять с неё платок… и всё остальное. И вообще: Гапа действует на меня возбуждающе. В некоторых местах. Потому что во всех других — умиротворяюще, умиляюще, обнадёживающе и радующе. Пока она улыбается — хочется жить. Во всём многообразии значений этого слова.
Позже, накинув уже платье, она, не глядя в мою сторону, произнесла:
— Ваня… ты поберегись. Эта… полонянка бывшая — змея подколодная. Ты её на груди пригрел, а она в любой миг укусить может. Теперь они удвух жалить начнут. Ведь обойдут, очаруют да одурманят! Козликом блеющим прыгать будешь. Эх, мужики, мужики…
Что напрягло — Гапа знала, что баба с девкой ходили в баню перед возвращением Воеводы.
Что порадовало — даже Агафья, которой по должности положено знать всё о всех, на моём подворье обретающихся, не знала истинной истории Софьи и Ростиславы.
Софью я притащил во Всеволжск сам. Её считали служанкой из богатого дома в Кучково. Захваченная московскими литовцами при уничтожении городка полонянка, выкуплена мною у поганых задёшево по моему, истинно христианскому, человеколюбию и для дорожных хлопот в одиночном сплаве по Оке.
Софочка легенду поддерживала, опасаясь засветиться перед Боголюбским, пришедшие позже с Кастусем и Елицей «московские литвины» — подтверждали.
Но как можно тайно для моих ближников притащить в город Ростиславу? Княгиню?! Пусть — вдову, пусть — из далёкого маленького княжества. Всё равно, такие особы — по одному не ходят даже в сортир. За полторы тыщи вёрст… скрытно от моих служб…