Даманский повернул к актовому залу, и я начала нервничать сильнее, если такое возможно. Неужели он ведёт меня туда, где в пятницу нагло забрал мою девственность? Да, нет! Просто, Саша хочет поговорить без свидетелей, а в актовом зале сейчас пусто.
Мы вошли в зал, и я мимоходом удивилась, что у него снова есть ключ. Он закрылся им изнутри, оставив торчать в замке, и повернулся ко мне. Я наивно смотрела на Даманского и глупо ждала каких-то слов. А он с кривой ухмылкой просто развернул меня к себе спиной и сильно надавил между лопаток, заставляя наклониться и упереться ладонями в сиденье из фанеры крайнего в длинном ряду кресла. Одновременно, второй рукой, он задрал на талию юбку и сдёрнул вниз трусики. Я громко взвизгнула, но тут услышала такое, что сразу заткнулась.
- Ты хочешь, Цыпа, чтобы к нам присоединились мои друзья? Если нет, закрой рот и будь послушной девочкой, - прошипел он мне на ухо, с усилием проталкивая член в моё сухое сжавшееся лоно.
И я захлопнула рот, молча терпела насилие и плакала беззвучно, только пищала жалобно, когда было особенно больно. И, как велено, была послушной. Больше того, я была послушной всю следующую неделю. Если бы не страх перед родителями, прогуляла бы школу. А так... Старалась обмануть саму себя и представить, что то, что между нами происходит - это просто такие отношения в паре. Но, если меня изнасилуют сразу несколько одноклассников, не уверена, что захочу после этого продолжать жить.
Даманский отводил меня в актовый зал или дальше, в костюмерную, каждую большую перемену. Я всегда беззвучно ревела во время секса с ним, хотя со вторника, Сашка чем-то смазывал член и больше не было больно, только стыдно и неприятно. Я заметила, что мои сопли начали его сильно раздражать. Он даже иногда старался сделать так, чтобы мне стало приятно, гладил, целовал, лизал, но поздно. Я уже слишком сильно не хотела видеть его. Желательно никогда в жизни! К пятнице от прежней влюблённости в школьного идола остались рожки да ножки. Я его уже терпеть не могла!
В самом конце учебной недели, на последнем уроке, Вика подставила мне подножку в кабинете химии, и я растянулась на полу в полный рост, уронив реактивы, которые несла в руках. Я очень больно ударилась, в какой-то момент даже дух забило. Из разбившихся пробирок всё пролилось, на моей блузке появились некрасивые пятна. Один осколок порезал палец. Я зажала рукой рану и пошла к умывальнику в углу кабинета, смыть кровь. Повернула кран и сунула палец под воду, по щекам сами собой текут слёзы, а за спиной звенит весёлый хохот и сыпятся обидные шуточки одноклассников. Даманский хохотал вместе со всеми.
- Не рыдай, Цыпликова! Жизнь полна взлётов и падений!
- Твои цыплячьи ножки такие тонкие, что уже не держат?
- А наша Цыпа бежит как та курица, от петуха: «Если остановлюсь, то подумает - доступная, если убегу - дурой буду!». Ладно! Побегу и споткнусь! - я узнала голос Даманского, который утонул в угодливом хохоте, - для кого споткнулась? Вроде, никто не гнался, а?
Ещё часа не прошло после того, как он мял мои груди в костюмерной и толкался внутри до изнеможения. Под конец его усилий, мне уже стало больно, несмотря на смазку. А сейчас смеётся...
Я и так ненавидела его с каждым новым днём всё больше, но именно сейчас, казалось, наступил некий пик. У меня даже слёзы высохли. Молча подмахнула щёткой битые стёкла в совок, взяла свои вещи и ушла, даже не оглянувшись ни на кого. Завтра, к счастью, будет выходной, потом, ещё две недели - и конец учёбе, экзамены, выпускной. Я забуду последний школьный месяц, как страшный сон.
Вечером было занятие у Раисы Моисеевны, в клубе культуры. Когда оно закончилось, домой идти не хотелось, и я осталась, присела в углу кабинета на стуле.
- Милая, ты не торопишься? Отнеси, пожалуйста, реквизитору этот инструмент. Виктор Михайлович обещал посмотреть. Его мастерская в подвале, в самом низу, ещё ниже костюмерной, - попросила учительница.
Слово «костюмерная» неприятно резануло слух. Я согласно кивнула, торопливо взяла футляр и пошла выполнять задание.
Виктора Михайловича внизу не оказалось. Мастерская была заперта. Оставила футляр у двери и стала заглядывать в соседние помещения. Слева тоже было закрыто, а справа, при повороте ручки, деревянная створка легко поддалась, открыто. Я заглянула.
В глубине комнаты блеснуло, отражённым из коридора светом, огромное старинное зеркало в резной деревянной раме. Мой неясный облик в нём показался мне странным, и я приблизилась. В пыльной комнате было темно, света из открытой двери в полутёмный подвальный коридор, было мало. Я сама себе в зеркале казалась всего лишь силуэтом и не понимала, что меня так смущает.