Непонятно какое море. Непонятно какая земля, глазеющая с центра карты на Александра большой кирпично-чёрной кляксой. Непонятные семь точек – то ли капли пролитого кофе, наполовину смешанного с ромом, то ли в действительности семь выстроенных в линию островов. Но больше ничего. Ни тебе знака, где зарыто сокровище, ни цифр каких-нибудь, за которые можно было бы ухватиться. Есть только несколько букв, начертанных в хаотичном порядке. Над их значениями ломал голову лучший королевский дешифровщик, но ничего толкового не нарыл. Он перепробовал все варианты расстановки букв в слова, изучил все словари и справочники, посоветовался с мудрецами, даже заглянул в пиратские притоны, чтобы за кружкой-другой пива выведать у морских бродяг хоть что-то, что могло подтолкнуть к разгадке. Всё тщетно. Как неустанно повторял Эррол, заставляя при этом Хиггинса недовольно морщиться: «Ответ знал Левассар, но Левассара нет».
– Нет Левассара, но я и сам разберусь. Не дурак, – проворчал Александр и вновь уткнулся носом в карту.
Через открытое окно подул ветер, разбавляя свежестью душный, пропитанный копчёностями и пивом воздух и принося с собой слова неизвестной песни. Её пели противным, каркающим голосом, больше похожим на голос умирающего, чем певца, пусть и уличного, лишенного всякого слуха. Но ни голос, ни невидимый певец не занимали Хиггинса настолько, насколько – слова песни. Простые, ничем не примечательные, но Александр вздрогнул.
Среди лесов, среди морей
Есть город мертвых королей.
Уснув навек, они молчат,
Костями больше не стучат,
И лишь раздастся воли крик,
Восстанут короли те вмиг.
Печати разорвутся все,
Смерть пронесётся по земле.
Печати ты не дай сорвать
А Непокорному – восстать.
Семь островов и семь камней
Несут защиту для людей.
Печати смело наложи
И не забудь про ключ души,
ведь
Среди лесов, среди морей
Есть город мертвых королей.
Схватив со стола карту, скомкав её и сунув в карман, Хиггинс вскочил со скамьи и рванул к дверям. Посетили таверны тут же уставились на адмирала, кто-то даже пальцем у виска покрутил, предварительно, конечно, убедившись, что Александр этого не увидел. Эррол, возвращавшийся от прилавка с кружками, полными пива, недоуменно уставился на наставника.
Выскочив на улицу, Хиггинс завертел головой по сторонам. Завывающего старика он увидел быстро – тот сидел справа, на перекрёстке двух узких улочек, поджав под себя босые ноги. Его глаз не было видно, нос был таким огромным, что занимал добрую половину лица. Кривыми пальцами с длинными чёрными ногтями, под которыми застряла земля, старик водил по песку и чертил непонятные узоры. Длинная седая борода острым концом нырнула в деревянную миску для милостыни, где вместо положенных грошей валялся огрызок яблока.
Старик уже затянул новую песню о моряке, что разрывался между любовью к морю и самой красивой девушке на свете. Стихия победила и унесла на дно тело юноши, но его душа навеки осталась с его возлюбленной. Александру, впрочем, было глубоко наплевать в тот момент, какие слёзы роняла красавица, сидя у окна и глядя, как салютуют корабли в память об их погибшем капитане. Его интересовало совсем другое.
– Что ты такое пел, старик?
С трудом дыша, Александр остановился, опёрся рукой о шершавую каменную стену дома, у которой гнездился нищий, и перевёл дыхание.
Старый оборванец поднял голову и посмотрел на адмирала глазами, которых не было видно.
– Я пою о многом, мил человек, – беззубым ртом прошамкал он. – О былом и будущем, о любви и ненависти, об одержимости и морских тайнах.
– Вот о тайнах давай-ка поподробнее! Семь островов, что тебе о них известно?
– Зачем такому важному господину знать о семи островах? – прокаркал старик и прищурился так сильно, словно его слепило солнце.
– Я понял. – Хиггинс хлопнул себя рукой по лбу, пошарил в кармане и вытащил монету. – Теперь скажешь? – Монета прыгнула в миску к попрошайке.