– Да не мнись, словно девка в первую ночку. Зашёл, бабу присмотрел, сделал дело и побрёл обратно в хлев спать. Тут любая даст, не посмотрит, что тощий. Были бы гроши.
Говорил мужик, выросший позади Эммы из ниоткуда. Первое, что она заметила, это его руки. Крепкие, они сильно пахли окороком и тмином. Мужик сграбастал Эмму за шиворот, словно беспомощного котёнка, и потащил к входу. Пнув ногой дверь, ввалился внутрь и занял центральное место прямо у воткнутой в горшок карликовой пальмы, за столом, на котором уже стояла бутылка тёмного вина в окружении многочисленных крошек и рассыпанного табака. Зубами вытащив пробку, мужчина хлебнул прямо из горла, вытер капли с давно небритого подбородка и протянул бутылку Эмме.
– Хлебни для храбрости! А я пока поищу тебе бабу.
Переданное пойло Эмма даже пригубить не смогла – так отвратительно оно пахло. Скривившись, будто лимона отведала, девушка отставила бутылку в сторону и помахала рукой у носа, отгоняя противный запах.
Зачем странноватый мужик ринулся искать ей бабу, Эмма никак не могла взять в толк. Служанка ей, конечно, не помешает, но только после того как маскарад будет снят. Марта говорила, что путь до Белой бухты не быстрый, но Эмма вполне продержится пару недель без сторонней помощи. Штаны – это вам не пышные юбки, надетые одна на другую, а просторная туника – не тугой корсет. Раздеться и залезть под тёплое одеяло можно за минуту. А там проваляется все дни в тепле на корабле, уткнувшись носом в подушку, пересмотрит все цветные сны и окажется в крепких объятиях любимого.
В который раз перед Эммой всплыл образ Гранта. Трогательный взгляд зелёных глаз, такой нежный, такой любящий. Словно омут, он затягивал и манил. Словно волшебное зелье, исцелял от хандры и придавал сил. И как же не хватало этих сил здесь, в душном, пропахшем потом и вином помещении с низким потолком и огромным количеством столов и стульев, почти все из которых были расшатаны.
Сизые клубы дыма окутали балки, подпирающие потолок. Этот дым жил здесь вечно, и даже сильному порыву ветра, залетавшему через раскрытую дверь и многочисленные щели, было не под силу разогнать табачные облака хотя бы частично.
Грязь и копоть были повсюду: на облезлых стенах и на скамьях, на пивных бочонках и внутри пивных кружек, на напудренных волосах девиц, по одному лишь щелчку пальцев оголявших ноги, даже на кончике носа у девчонки-прислуги, бегавшей из одного угла таверны в другой с тяжёлыми подносами, уставленными прокисший выпивкой и плохо прожаренным мясом.
Где грязь, там и разврат. Ноги, обутые в яркие красные туфли на высоченных каблуках, загребая кучи мусора, опилок и осколков битых бутылок, спешили к подвыпившим посетителям. Девицы – рыжие, тёмные, выбеленные, ярко накрашенные и разодетые чуть ли не в перья павлина – садились на колени к возбужденным морякам и, словно хищные гарпии, впивались им в губы. От вида языка одной такой, уже по пояс раздетой, Эмму передернуло. Только сейчас она начала понимать, в каком месте оказалась, и уверенности это сильно поубавило. А происходящее в таверне всё набирало и набирало обороты, словно снежный ком, и вот уже и справа, и слева послышались стоны и частое дыхание. Эмма покраснела, опустила голову и закрыла глаза.
– Эгей, хлюпик, а вот и я, – услышала девушка прямо над собой уже знакомый голос. То был мужик, что силой заволок её внутрь таверны – сама она бы ещё долго решалась. – И гляди-ка, кто со мной. Самая страстная, самая опытная и самая опасная… ха, не ты ли подсыпала дурман-траву в вино Иззи, а потом его обчистила?
Эмма с трудом заставила себя поднять голову. Рядом с новым знакомым стояла коротко стриженная девица в длинном, местами порванном, местами латанном малиновом платье и оценивающе смотрела на дрожавшую от страха Эмму. При этом девица громко щёлкала костяшками пальцев, украшенных дешёвыми подделками под рубины и изумруды, и что-то методично жевала.
– Да заткнись ты, балабол, – бросила стриженная, в какой-то момент перестав жевать. – Я Иззи траву подсыпала не для того, чтобы его обчищать. Сам знаешь, брать с него нечего кроме дырявых штанов.
– А зачем тогда?
– Чтобы усмирить. Разбушевался он и на Кассандру с дубиной полез. Чуть не прибил нашу новенькую. – Девица снова посмотрела на Эмму. – Ну, пойдём, что ли? Звать меня Лайлой, впрочем, имена здесь мало кто запоминает. А ты худой какой-то. Разом не больной? Я на больного не договаривалась!