Отекшее отражение в зеркале задорно улыбалось от такого монолога. Именно оно и вызвало первоначальную улыбку. Если не притрагиваться к выключателю, на зеркальной поверхности проявится только нечеткий силуэт. В результате лицо выглядит как на фотографии, сделанной максимально дешевой камерой – глаза слиплись с бровями, лицо становится необычайно похожим на неуклюжую картофелину. Хотя сейчас что бы найти некрасивый корнеплод надо постараться. На овощных прилавках лежат одни красавцы, даже подходить к ним не хочется. Прогресс превзошел человека, теперь даже овощи краше любой второй физиономии.
Отражение продолжало улыбаться, когда Оркул вышел из душа, и когда, за редким исключением решил одеться в домашнюю одежду, а не выйти в свою обитель в заштопанном халате. Отражение уже немного пришло в себя, став более детальным. Видимо, зеркало действительно хотело впечатлить владельца, ведь теперь на верхней части зубов, у десны можно было разглядеть желтоватый налет, а так же две родинки под правой бровью. Бледно красные, словно сшитые из рубашки какого-то рэднека, штаны, кстати, не мешало тоже привести в лучшую форму. Прямо над коленом красовалась дыра размером с некрупное яблоко, примерно такое, какое уже давно лежало на столе в тарелке для фруктов. В комплекте когда-то шла и кофта с длинными рукавами, но штаны так прекрасно гармонировали с обычными майками, что кофта спокойно жила свою жизнь на верхней полке.
Сам Дэвид давно начал подозревать, что в доме завелась нежить в лице моли, да вот только эта моль явно не хотела выселяться ни за цент, ни за помятую купюру, протиснутую в щелочку в шкафу. А других средств борьбы вредителями мужчина, увы, не знал. Ну а что? С людьми же работает, сказала бы Шантал. И опять огромный прожектор в голове уперся лучом света в недавний разговор.
Несимпатичную дыру на штанах стоило бы зашить. Для такой операции в гостиную были вынесены набор ниток, а так же, ещё несколько пострадавших от плотоядного насекомого носков. Они так и лежали прямо у ножки стула, уже которую неделю. Закончив все дела ванной, светловолосый свернул из коридора, свернул на кухню.
Квартира не отличалась большим метражом. Проблема заключалась даже не в крохотной спальне или отсутствии нормальной прихожей, а в обилии вещей на этих метрах квадратных. Всевозможные стеллажи, шкафы с книгами и документами, доски для скейтборда с колесиками, доски без колёсиков, на которых лежали сами колеса, пуфы и кресла. Дивана в комнате не существовало, как и в самой квартире. Были несколько кресел, вытянутых, но недостаточно длинных, чтобы считаться диванами, с широко расставленными подлокотниками и прямой, как столб, спинкой. Была кровать с железным ободком, но она располагалась в угловой спальне. Гостиная, совмещенная с кухней, являлась самым светлым и просторным местом в квартире. Из огромных окон вечно бил свет. Днем, это были раскаленные лучи янтарного солнца, ночью огни вывесок и проекций цвета бордо. Не спасали даже льняные шторы концы которых щекотали пол из темного дуба. Рядом с окном также располагалась конторка, покрытая слоем фотографий и несбывшихся идей. Венцом дизайнерского творения был большой кухонный стол, перетекающий в барную стойку, сделанный Багом из дерева. Несмотря на гладкую поверхность, стойка напоминала спил дерева, что особо нравилось Оркулу. Если бы в жизни появилась возможность жить в деревне, ноги, руки, да и весь Дэвид давно был уже там. Да вот только нынешние деревни его страны вряд ли напомнят вам идиллию. Теперь это лишь бесконечные роботизированные пустыни, скрытые под слоем брезента, рядом с которыми, угрюмо почесывая лоб, ходит смотритель. А оставшиеся клочки земли занимала либо епархия, либо сектанты, принимающие жизнь в современных городах за дикость.
Дэвид не был хорошим человеком. Ну, он считал так сам, хотя окружающие его цветы были бы не согласны с таким противоречивым мнением. Слишком уж они радовались, попав в эти длинные, тонкие руки. Подобно маленькому ребёнку он тащил домой все. От сорняков, до утративших былую славу роз. Даже самые безжизненные зеленые оборванцы находили в себе силы цвести после нескольких недель врачевания. И изобилие горшков, ваз и непонятных кувшинов, тянущих стол к земле сильней матери-гравитации, приносили в атмосферу кухни ещё больше мыслей о типичном домике в деревне.
С шумом обыскав подвесную полку, растекшуюся волной по шершавой стене, Оркул вытащил банку кофе. Каждое утро без лишней спешки шагало по одному маршруту, с легкими отклонениями от курса. Этот путь всегда приводил его к жестяному тубусу синего цвета, с эксцентричным дизайном и крепким запахом Дальше мужчина передвигался ближе к выдвижной плите, находившейся совсем близко. Две конфорки занимали капитально мало места в сложенном состоянии, что визуально спасало маленькое пространство. Заварив в старой, с ободранным рыжим боком, турке кипяток, мужчина залил все в беловатую кружку. -Сейчас я попью, а потом вас напою, - Оркул легонько подтолкнул листок одного из фикусов, отчего деревце утвердительно кивнуло в ответ, подражая мужчине. Дела до первого глотка составлять было рано, но мужчина уже приметил растянувшуюся над плитой паутинку и крохотного огнеупорного жильца, которого по-хорошему надо вынести в коридор и отправить с миром в большой мир чужих дверей. Ещё не мешало, бы пройтись тряпкой по полкам - собрать осевшую пыль. Оркул мог бы позволить себе и дорогой кофе, и большую квартиру, и даже тот самый домик в деревне в другой стране, но на это у него никогда не находилось ни желания, ни сил. Деньги, оставленные отцом, после которого осталось лишь расплывчатые воспоминания и не менее расплывчатые фотографии, тратить не особо хотелось. Мужчина решил, что если и потратит их, то на покупку лодки или парусника. Ну а как ещё отметить своего отца- капитана дальнего плаванья. Некоторые мечты с соломенной крышей красивы только издалека. Матери у него не было. Точнее была, по паспорту и остальным документам. Но Дэвиду казалось, что в один день он просто появился из пустоты. Причем сразу в возрасте четырех лет, в доме дяди. В этом доме он жил до самого поступления в университет. Брат мамы с легким сердцем принял в его в свою семью, оставив после себя только самые хорошие моменты. Самюэль показывал Дэвиду фотографии сестры, рассказывал о хобби и мечтах, но все это казалось ненастоящим. Мама походила на книжного персонажа, с размытой историей, где каждый может додумать свое. И Дэвид додумывал. В классе пятом он решительно заявил, что его мама профессиональная хоккеистка. Он безнадежно искал похожие лица на любом мероприятии в пышном школьном зале, осознавая свою безуспешность. В его версии книги мама жила где-то в горах, куда сбежала от отца и моря, где все время заливисто смеялась и гоняла шайбу по тонкому льду.