-Мистер Оркул, вам не сюда.
Резкий голос заставил зеленоглазого повернуться и оценить внезапно появившегося собеседника. Короткие пепельно-белые волосы такая же стальная униформа с стеклянной именной биркой и пропуском секретаря. Прямой крой, невидимые швы и только узкая полоска кожи между концом платья и, словно пластиковыми, сапогами на платформе. Руки были закрыты только наверху, легкими рукавами-фонариками. Только в районе кисти переливался большой браслет с перламутровыми вставками. Тонкий, без видимых дефектов нос в обрамлении крупного рта смотрелся непривычно, а из-под белёсых ресниц смотрели карие с грязно-серым, словно больным белком, глаза. Даже женщины здесь выглядят под стать скамейкам – такие же неказистые и способные только ровно стоять без абсолютных движений, медленно превращаясь в бездушные восковые фигуры. Настроение было боевое. От прохлады, царившей в здании, контрастировавшей с уличной жарой, мужчине захотелось прищурено отшутиться про конкурс красоты и победу в нем данной незнакомки, видимо над мусорной корзиной. В итоге мужчина немного изменил свою реплику, решив не так резко, но все-таки вывести незнакомку из себя.
-Откуда вы знаете? Может вот это мужчина, - Дэвид манерно повернул кисть руки с угловатыми пальцами, в сторону охранника. Из-за этого куртка задралась, обнажив кусок мутной, белесой кожи без загара, с выпирающими зелеными венами, едва пульсирующими под искусственным освещением.
- Мой хороший знакомый и я забежал его проведать. Да и вообще, просто захотелось поговорить с человеком, представляете?
Кончики пальцев указывали на охранника. Сидящий неподалеку работяга, заметил это без лишних поворотов головы, на камерах и только хмыкнул. У него абсолютно не было желания вмешиваться в разговор с пестро одетым мужчиной, он лишь хотел, чтобы от него поскорей отстали. Ведь под всеми файлами его ждала новая статья местной газетенки, полная сплетен про одну ужасно громкую и именитую личность, а также уйма купонов для местных магазинчиков.
Ожидавший неминуемой реакции, Оркул смутился, и он напрочь позабыл о своем пламенном обращении.
Женщина не издала ни звука. Та словно была готова к бессмысленным подколкам и не повела ни одним мускулом. На лице по-прежнему была лишь широкая улыбка, из-за которой крупный рот казался еще здоровей. Казалось бы, куда уж больше - всем итак было прекрасно видать всю её вставную челюсть из фарфора.
- В случае задержки мне приказано включить песню с днем рождения, записанную детским хором католической церкви в 1964 году, во всех колонках в здании. – она сказала, изображая полное удовольствие даже от самой только возможности включить данную композицию.
Оркул, отметив, что в данный момент он явно не в настроении слушать голоса давно сгинувших и причем явно страдавших в миг записи этого музыкального шедевра людей, с видом святого мученика, прошедшего не один такой хор, в два шага преодолел расстояние до кабины лифта, у которой и стояла секретарь. Женщина сейчас напоминала уже не скамейку, а неопознанный живой организм, что было немного, но лучше. Нажав на крупную, ромбовидную кнопку с маскотом компании, у Дэвида промелькнуло странное желание побыть джентльменом, чуть ли не в первый раз за последние полгода. Обычно, в общественном транспорте все так устилались перед друг другом, освобождая места, пока сам Дэвид беззлобно их занимал. Но никогда не садился разваливаясь, и уступал маленьким детям, которым больше по нраву было носиться по вагону и выводить всех из себя. Когда двери приподнялись вверх, словно челюсти голодной, но уставшей собаки, Дэвид бросил одобряющий взгляд на пепельноволосую. Оркул ждал, заняв себя размышлениями о том, кто вообще придумал гениальную идею пугать людей хоровым пением, и что у такого человека творится в голове, в общем и целом. Ждал минуты две, пока девушка, наконец, моргнув слегка выпуклыми глазами, не пришла в себя.
-Вы первый, - словно выпуская воздух, а не разговаривая, ответила она все с той же улыбкой на лице. Мужчину не требовалось долго упрашивать. Заходя внутрь кабины лифта, он собрался спросить какой этаж, а потом криво попрощался с этой идеей, оставив ее за медленно закрывающимися створками. С больными женщинами сейчас связываться определенно не хотелось. Зайдя в лифт она и не думала разворачиваться, а ненавязчиво забирала под себя все свободное пространство, нарушая все законы этики. Провожатая стояла как вкопанная, смотря прямо в свое отражение в дальней стене. Дэвид оказался зажат в одном из углов, чему был крайне недоволен.