— Нет.
— А какого ляда она женой себя навеличивает?
— Не знаю, — шелестит сестра.
— Хо-хо, детка, так это в корне меняет дело, — по-алабаевски уже гавкнула я и молодым мустангом погарцевала в сторону калитки.
— Уля! Уля! Только без рукоприкладства, я тебя умоляю!
— Как Бог даст, не хрипи под руку. А то и тебе достанется, развела тут богадельню, приют для странниц.
Заходим в успевший за три часа стать чужим дом, невестушка наша уже сидит за столом, сосредоточенно уничтожает булку горячего хлеба, запивает из банки молоком.
— Ну что, сноха дорогая, мечи ужин на стол, родня пришла голодная.
— А кто гостей наприглашал, тот пусть и готовит. Я никого не жду, мать моя сегодня не приедет, а больше я никого не звала.
— Уль, да мы сейчас с тобой сами, быстренько-скоренько всё приготовим. Ира, иди, отдыхай.
Тут я уже совсем серьёзно о колдовских штучках подумала. Характер у Лены такой, что бешеные собаки на другую сторону дороги перебегают при встрече, а тут… Чудеса из дикого леса.
Пока ужин готовили, племянничек с работы пожаловал. Я его с порога разворачиваю, некормленного, невестой не обласканного, вывожу во двор.
— Ребёнок мой золотой, скажи тётке, как на духу, что это всё значит? Что за Кримхильда в доме поселилась? Из какого болота ты это чудо вытащил?
Молчит, желваками играет.
— Ты лицом тут передо мной не тряси. Словами, доступными словами мне всё объясни, пока я топор не взяла и не порубила твоё семейное счастье в щепки.
Молчит.
— Хорошо. Скажи мне, сынок, ты её любишь? Ты серьёзно жить с ней собрался и в горе, и в радости до погребального костра? Если так — не трону, но мать обижать не дам, так и знайте.
— Я слово дал.
— Кому?
— Ей. Ирине.
— Какое слово, не тяни ты!
— Слово дал, что женюсь. Я не могу слово нарушить. Не могу.
— Ты любишь её?! Ты мне только это скажи. С клятвами твоими мы потом разберёмся, гусар.
— Я слово дал. Всё. Слово мужское — закон. Дал — делай.
Тут и сел старик. Как расколоть любого мужчину, пусть он даже и весь из себя Орфей, страдающий по Эвридике? Рецепт прост и веками использовался для достижения различных целей. На-по-ить.
Я не знаю более действенного рецепта, поэтому мудрить не стала. В темпе аллегро виваче мы с сестрицей накидали на стол самых жирненьких домашних закусок, наварили оставшихся от несостоявшихся «встречин» пельменей с маралятиной, метнулись в погребок за грибами-огурцами, выудили из холодильника пару солёных хариусов, я птицей Гамаюн слетала до сельмага за ноль семь, перекрестились, прочли три раза «Отче наш», «Да воскреснет Бог» и интеллигентно постучали в дверь опочивальни, где подозрительно тихо посиживали молодые.
— Что, мам?
— Ребятишки, выходите, ужинать будем.
— Мы не хотим (из-за двери).
— Виталь, ну некрасиво так, тётка приехала, давайте посидим по-родственному.
(За дверью шепчутся. Слышны звуки борьбы.)
Минуты через две на кухню заходит взъерошенный племянник.
— Я пить не буду. Посижу просто с вами немного. У Иры голова болит.
А мы уже по стопочке намахнули с сестрой, расслабились.
— Рановато…
— Что рановато, тёть Уль?
— Рановато, говорю, у твоей непуганой нимфы голова начинает болеть. Вы ещё в ЗАГСе не были. Отнеси ей анальгину, а сам садись с нами, по сто грамм за встречу. Обижусь.
Виталька воровато оглядывается на дверь, машет рукой, садится за стол, наливает в чайную кружку водки, быстро выпивает.
— Ты пьёшь?! Пьёшь?! Без меня?! Мы же договорились, что ты можешь пить только со мной?! Ты же слово дал! Почему нарушаешь?! — в дверном проёме яростно колышется плюшевый халат.
(Господи, этот дурак, поди ещё и кровью под всеми клятвами подписался?!)
— Ир, дурью не майся, а? Садись за стол, давайте, как ты говоришь, по-семейному посидим. Раз уж вы законным браком решили сочетаться, то семья уже общая получается, родню со счетов не скинешь. Мы его подольше твоего знаем и отказываться не собираемся. Садись, выпей с нами, расслабься, бить не будем.
На лице-сковородке появляются и исчезают бугры. Думает. Через пару минут твёрдой походкой устремляется к столу, садится.
— Давай, Ира, за знакомство, за встречу, — наливаю я с самым ласковым выражением на лице, — как тебя по батюшке?
— Иосифовна…
— Гм… Ирочка, у нас теперь есть приятная возможность принять гиюр и репатриироваться всей семьёй в Изгаиль? — пытаюсь шутить.