Я сто раз перекрестилась и триста раз призвала на помощь всех более-менее значимых святых, когда-либо замеченных в содействии певчим. Но то ли моя горячая мольба не успела донестись до высот горних, то ли ещё на каком клиросе этих святых призывали на помощь более настойчиво и все силы они кинули туда… Не дошла моя молитва. И с первого такта я выдала мощного петуха, не увидев проходящего бемоля, не очень отчётливо написанного трепетной рукой регента.
Взгляд, достойный испепелить самого страшного грешника в первую минуту Страшного суда, прожёг меня насквозь. Регент, исполнившись дикой ненависти (и я его отчасти понимаю), пребольно ткнул меня камертоном в предплечье. Собрав все мозги и уши в кулак, я вперила очи в партию и начала голосить уже правильные знаки альтерации, моля Бога, чтобы это безумие не закончилось праздничной престольной дракой альтихи и регента.
И тут солист-баритон по фамилии Козлов хватанул со всей мочи соло, не глянув в ноты. Наивный дурачок. Соло его было зачёркнуто красным фломастером, а поверх всех этих почеркушек было написано соло альта, то бишь моё. Которое я с не меньшим жаром и пылом взялась исполнять. Надо ли говорить о том, что интервал, который мы выдали с Козловым был настолько неудобоварим и ужасен, что вопли грешников в адских котлах рядом с нашим воем в тритон показались бы ангельским пением…
Последнее, что я увидела в тот момент, — это перекошенное от злости лицо регента и стремительно летящий мне в глаз камертон. Не Козлову, ревущему дикой белугой мимо кассы, а мне, честно исполнявшей то, что написано…
Боль. Несправедливое наказание. Глаз, как мне тогда показалось, вытекший прямо на пол. Всё смешалось. Что, собственно, не помешало мне схватить толстенную «Цветную триодь» и огреть господина регента по темени. Хор замер, не зная, плакать ли, смеяться. Пономари, толпившиеся на другом клиросе и видевшие побоище от начала до конца, согнулись в три погибели и беззвучно хохотали, прикрывая рты кто «Часословом», кто «Псалтирью». Праздник удался. И, похоже, до сих пор поминается на том приходе как один из лучших.
Я, обиженная, униженная и оскорблённая, подхватив сумочку и поддерживая вываливающийся глаз, выскочила на паперть и прорыдалась там от души. Баритон Козлов выскочил за мной и как порядочный человек отвёз меня в травмпункт, где мне заклеили око (спасибо не загипсовали!), и я ещё месяц ходила к окулисту, как на работу. А у регента, говорят, было сотрясение мозга. Так что всё обошлось без взаимных претензий, все были хороши. И гонорар мне был передан в двойном размере, так что всё решилось полюбовно. Никого не посадили — и то слава Богу, как говорится.
Как рождается мизантроп
Из встреч с «читателями». Место действия — трапезная одного из храмов Москвы.
— Ой, здравствуйте-здравствуйте! А я вас знаю! Я ваша «тайная» поклонница! Но я вас не лайкаю и не подписываюсь, чтобы муж не заругал. Вы такая неоднозначная!
Молодая женщина в «приличной» одежде а-ля «православие-благоухание стайл». Рядом муж свечного окраса. Весь разговор происходит при нём. Сразу и по всему видно, что семья благочестива, молитвенна и уже почти свята, не то что «некоторые человецы».
Сижу поначалу молча, жую постный огурец. Дама продолжает разливаться. В трапезной помимо меня певчие, моя гостья, священство, работники храма.
— У вас не совсем правильное понятие о вере, но вы очень смешная. Я вас для поднятия настроения читаю.
— А вы не читайте, а то ваш святой муж узнает и накажет вас. Я, честно признаться, святых при жизни людей побаиваюсь. Страниц, усыпанных «богородицами» в бабочках и блестящих цветочках, не читаю. Я чем больше этого показного благочестия вижу, тем большей подлянки ожидаю от этой святости.
— Да что вы (с возмущением), у нас совсем не такие страницы. У мужа их совсем нет, он считает соцсети злом! А моя не такая!
— Ну и слава Богу, что не такая, а раз у мужа нет страниц в соцсетях, как он узнает, что вы меня почитываете, и что я вообще там пишу?
Пауза. Собеседница в раздумьях.
— А у нас в храме прекрасный хор! Поют изумительно, регент прекрасная, ей отлично платят, и так они поют, так поют, у нас же лучший оперный театр в мире, и все певцы у нас оттуда. (Дама из-за рубежей.)
Продолжаю жевать огурец. Запиваю чаем.
— И что?
— Ну вот так, как вы сегодня пели у нас, конечно, тоже иногда поют. Простенько. Втроем. Но редко. А так — по пять басов в партии стоят, и регент ещё жалуется, что мало.
— Так сегодня будничная служба, во всех приходских храмах так поют, это обиход называется, традиция такая. Праздничные службы по-другому проходят.