Кира потрясённо замерла и даже на секунду сумела воспротивиться высасывающей мощи торнадо. А потом энергия хлынула от неё к воронке с удвоенной силой, но главное уже произошло.
Её услышали. Ответ получен.
«Мы, — зазвучало всё явственней сразу со всех сторон. — Мы. Мы».
Кире мерещились разные тембры, разные интонации. Кто-то отзывался с испугом, кто-то с радостью, кто-то с настороженным любопытством.
Но отзывался!
Отзывались…
Первая небесно-голубая нить влилась в вихрь почти незаметно.
Почти. Но Кира уловила лёгкое изменение в воздухе — словно освежающий бриз посреди засушливой пустыни.
Капля росы на истлевшем лепестке.
Тонкая, но прочная, нить тянулась от островов и будто опоясывала собой воронку, пытаясь сдержать.
А потом она тоже стала расти. Сплетаться с другими голубыми и белыми потоками и расползаться по пламени, точно ледяная корка по стеклу в морозный день. Ветвистыми узорами, хрупкой защитной плёнкой.
На одно головокружительное мгновение Кира стала… всем.
Каждой каплей моря, каждой молекулой воздуха, каждым ударом сердца каждого живого существа.
Здесь и везде. Сейчас и всегда.
Первым детским криком. Первым неловким шагом. Первой снежинкой на языке.
Она видела себя — в нелепом капюшоне, что от поднявшегося ветра давно сполз на затылок и зацепился за скрученный пучок волос. Видела встревоженных крыланов в небе, устремившихся к югу, откуда к ним мчалась ещё одна группа наездников. Видела, что со стороны долины движется целая армия лесных на аскалах, но железные звери под руководством инши уже выстроились в ряд и готовы к обороне.
И видела Покуса, расправившего теперь абсолютно чёрные крылья.
Смешные. Глупые.
Зачем?
…Когда в небе разразилась битва, и безумный парящий бросился прямиком к командиру долинных наездников на прекрасном алом крылане, Кира уже не могла вспомнить их имена.
Зато вспомнила обрывок недавно оброненной кем-то фразы.
«…по желанию остановить любое сердце…»
И в этот миг она желала. Больше всего на свете желала, чтобы одно конкретное прогнившее сердце в последний раз судорожно сжалось и замерло. Чтобы парящий не добрался до цели. А у долинного наездника выросла борода. Чтобы…
Чёрные крылья замерли на полувзмахе.
И мёртвое тело камнем рухнуло на песок, позолоченный утренним солнцем.
Воронка по-прежнему высасывала из Киры энергию, но сопротивляться этому уже не хотелось. Наоборот — душа вдруг страстно потянулась к уже совсем не опасному пламени.
Голубому. Нежному. Родному.
Долгожданному.
Пятнадцать сияющих потоков, взявших начало с двух континентов и одного острова, слились в один ослепительный столп света, пронзив море и небеса и подняв огромную волну, что сокрушительной силой обрушилась на песчаные пляжи и скалистые берега.
И та, кого когда-то звали Кирой, смотрела на гаснущие в воде сгустки жизненной энергии и радовалась, что всадники на лесных волках ещё не успели сюда добраться.
А потом со всех сторон вновь послышались голоса, и её радость стала всепоглощающей от заветного:
«Здравствуй, сестра».
«Здравствуй».
«Здравствуй».
«Как же долго я вас ждала…»
Глава 21
Пустышка
Часы после исчезновения Киры прошли как в тумане.
Дэш что-то говорил Чешке, успокаивал, но сам себя не слышал. Только гул вместо слов, отдалённый, раздражающий, так что проще было заткнуться, зажмуриться, не дышать.
Приторный запах отравы, найденной на крыльце, намертво въелся в ноздри, мешал думать. Чувствовать.
Соображать здраво.
Кира бы сказала, «мозг заклинило», и какие-то механизмы в его голове действительно пришли в негодность. Одни колёсики застопорились, другие — натужно скрипели, проталкивая друг друга вперёд, однако ни одной связной мысли выдать не смогли.
Чего тогда удивляться, что Дэш так глупо попался?
…Служанку не отыскали. Впрочем, он и не особо пытался.
Что бы она рассказала? Если ещё жива. И если причастна.
Конечно, никто не пропадает без причины, но Дэшшил и без этой Йары — или как там её звали? — знал, где увидит Киру.
Где и когда. Знал точное мгновение, точное место этой встречи. Потому что иначе никак. Иначе можно было не шевелиться.
Он сухо, без особого интереса поинтересовался у полумёртвого от испуга элорга с постоялого двора, есть ли в Водном кто-нибудь из воспитанников Торна, и тот так яростно замотал головой, что лицо его превратилось в размытое бледно-рыжее пятно.