И запах…
Надо было признаться Кире, что идиот. Тогда бы она не возлагала на него больших надежд по спасению мира.
Эсарни явился минут через двадцать после пробуждения Дэша. Сел напротив на заранее приготовленный стул. Брезгливо оглядел загон одного из наездников, где и приковали пленника, поморщился от всё ещё витавшего здесь запаха крылана.
И ногу на ногу закинул. Шут.
А потом потянулось молчание.
Глаза в глаза. И тусклый сумеречный свет сквозь щели в досках.
Эсарни был… обычный такой эсарни. Бледный, холодный. Как говорил отец: «Сразу видно — умный очень. Так и хочется приложить, чтоб сравняться…» Волосы мшистые, уши настолько оттопырены, что раковины будто глядят вперёд, как вторая пара глаз.
Нелепейшее создание.
— Полюбоваться пришёл? — первым не выдержал Дэшшил.
Никогда он не испытывал к умникам особой неприязни, а тут вдруг… Кулаки зачесались. Просто так. От одного вида.
Воздействие обстоятельств знакомства, не иначе. И жутко неудобная поза. Спину тянуло, плечи выворачивало, подогнутых ног Дэш и вовсе уже не чувствовал. Закреплённые над головой руки удобства не добавляли, и во рту всё ещё ощущался мерзкий привкус фиолетового зелья, отчего раздражение лишь усиливалось.
И пить хотелось. Очень хотелось пить.
Дэш не понимал такой войны. Дерись ты как мужик, убей, а это что за гляделки?
— Вот думаю, — наконец протянул эсарни, и он узнал голос, отдавший приказ «не убивать».
Совсем бабский. И видно было, что незнакомец сам его стесняется, пытается искусственно занизить, но от этого только звучит ещё нелепее.
— Думаю, когда тебя лучше ввести в игру.
— И что надумал?
Дэшу и правда было интересно.
Эсарни растянул губы в кривой улыбке, сверкнув клыком:
— Собирался прям на рассвете, чтоб наверняка не отступила, но у брата, оказывается, уже есть нужные ниточки.
Чтобы не отступила. Это ведь о Кире. Он её видел. Знает, где она.
Цепи звякнули, натянувшись.
— Они уже прибыли, в курсе? Надеюсь, брат не сильно увлечётся, коротая ночь с твоей маленькой оболочкой. На корабле ведь так скучно… Но он обещал оставить её мне.
«Он нарочно тебя злит. Не слушай. Ты ведь понимаешь!»
Но «понимать» и «выполнить», как оказалось, несоизмеримо разные вещи.
— И я всё переживал, что на мою долю ниточек не хватит, — продолжал эсарни. — Нельзя же вечно держать её обессиленной, надо как следует изучить… А тут ты. Безмозглый кретин со ржавой железякой против армии. Сам пришёл. Теперь будет весело.
Он ждал ответа. Ждал реакции. А Дэш стискивал цепи и молчал, пялясь в невидимую точку над плечом эсарни.
Пусть говорит. Пусть рассказывает о своих планах. Тем приятнее будет отсечь сахтовой мрази голову.
— И тут скучно, — скривился эсарни и, поднявшись, шагнул прочь, но перед уходом оглянулся: — Кстати, птичка твоя далеко не улетела.
«Ложь!» — едва не завопил Дэшшил.
Да, он не чувствовал Чешку, но лишь из-за расстояния. А уж если бы его подбили где-то поблизости, точно бы ощутил.
Ему даже удалось улыбнуться. Напряжённо, натянуто. И совсем не нагло, как Дэш рассчитывал, но эсарни и этого хватило. И без того тонкие губы сжались в едва различимую линию, острый нос нервно дёрнулся, морщины на лице углубились.
Не сказав больше ни слова, эсарни ушёл. Но напоследок что-то бросил в стену над головой Дэша.
Звон. На лицо сыплются мелкие слишком лёгкие для стекла осколки и пыльца. Долбаная фиолетовая пыльца.
«Да чтоб тебя…»
— …му так руку сломаешь.
— Срастётся, а там, глядишь, и мозгов прибавится.
— Ой, кто бы лепетал, старый гвоздь!
— Ты свою-то ржавую физиономию давно видел?
— Да схлопнитесь вы, створки-железяки! Моргнул он… Видели? Моргнул!
Дэш ещё толком не очнулся, а губы уже расплылись в улыбке. Во сне ли, наяву, но от звука знакомых скрипучих, как несмазанные колёса, голосов внутри что-то приятно ёкнуло.
— Если… не снитесь… — просипел он, — цепи бы сняли. Сил… нет…
Руки и правда затекли так, будто Дэш просидел в этой изящной позе лорнийского танцора как минимум сутки. Вывернутые плечи словно окончательно вышли из суставов, а кисти безвольно повисли в железных наручах и, кажется, совсем лишились крови.
— Снимаем-снимаем, — прогудел над ухом Цайте Ца, — погодь чуток. Не каждый день, знаешь ли, приходится спасать сопливых ид…
— Дай я! — перебил его Уорша, и наверху завозились с удвоенной силой.
А Дэш слушал недовольное сопение стариков и продолжал улыбаться.
— Мы это, — раздался справа голос Шайте Ца, — не одни, если что, ты не думай.
— Не… думаю.
Уж эти-то точно бы не повторили его глупость.
Да и в голове уже роились обрывочные односложные мысли Чешки.
«Живой… Подмога… Кира…»
И через него Дэшшил ощущал других крыланов.
Долинных. Лесных. Озёрных.
Как ему удалось?
— Мис, как только прилетел, сразу всех собирать начал, — ответил на незаданный вопрос Шайте, пока его брат и Уорша колдовали над оковами. — Женщин да мелкоту укрыли у озёрных, а мы не пошли. Знали, ты вернёшься. Ждали в пещере. Ну в той, где вы, засранцы, девок тискать любили, помнишь? Ну и вот… Уорша говорит, мол, все, кто в долине оставался, потянулись к берегу. Там же вся заварушка намечается. А тебя, значит, тут бросили. И мы…
— Он понял, карша, — проворчал Цайте Ца, и наручи с глухим щелчком распахнулись. — Короче, Мис с наездниками уже на подходе.
— И лесные на своих лохматых, — добавил Уорша. — А Чешка твой на улице мнётся, тебя ждёт.
Растирая содранные в кровь запястья и наконец сумев окончательно разлепить веки, Дэш увидел над собой три сморщенные, как кислянка зимой, лысые головы.
— А девка правда живая? — с надеждой спросил Цайте.
— Кира, — поправил Дэш. — Кира живая.
И видимо, что-то проскользнуло в его голосе или на лице, потому как братья Ца хитро переглянулись, а Уорша протянул:
— У-у-у-у.
И исчез из поля зрения.
— Соскребайся уже, — проворчал от проёма. — Скоро рассвет.