Браслет был таким же изысканным и необычным, как сама Оливия Рейнз.
Выражение ее лица не изменилось, но содержанка, сменившая стольких мужчин, наверняка могла бы назвать с точностью до пенни цену этой сверкающей дорогой безделушки.
Оливия легко угадала скрытый смысл подарка: граф Эрит богат и щедр; если она согласится на его покровительство, драгоценности посыплются на нее дождем.
Она медленно закрыла футляр и перевела взгляд на графа. Глаза ее цвета топаза казались непроницаемыми.
— Да, лорд Эрит, я стану вашей любовницей.
Глава 2
Оливия сделала выбор, приняла предложение лорда Эрита, хотя внутренний голос отчаянно заклинал ее отказаться. Умом она понимала, что, соглашаясь стать любовницей графа, рискует не больше, чем выбирая себе любого другого покровителя, но чувство опасности подсказывало: граф способен разрушить все, что она тщательно создавала, с тех пор как смирилась с неизбежным и ступила на путь разврата.
Беспричинный страх заставил ее сжаться и похолодеть.
Страх, самый старый, самый коварный ее враг. Этот враг был могущественнее любого мужчины.
«Я не поддамся страху».
Чего ей бояться? За последние годы Оливия не встречала мужчины, которым не смогла бы вертеть, как ей заблагорассудится. Лорд Эрит не станет исключением. Она с удовольствием докажет это всему миру, графу и себе самой. Ее отвращение — всего лишь приступ малодушия, нелепая слабость, поселившаяся в ее душе уже давно, с того времени, как закончился ее последний ангажемент.
Внезапная боль в запястьях вывела Оливию из оцепенения. Задумавшись, она так сильно сжала руки, что костяшки пальцев побелели. Она мгновенно овладела собой и расцепила пальцы, но лорд Эрит успел заметить ее беспомощный жест.
Глаза его под тяжелыми веками сверкнули. Что это было? Удовлетворение, триумф, торжество обладателя?
— Хорошо. — Граф поднялся и посмотрел на куртизанку сверху вниз. — Увидимся вечером, Оливия.
Эрит впервые назвал ее по имени. Принимая во внимание заключенное только что соглашение, эта маленькая вольность едва ли имела значение, и все же Оливию будто стегнули хлыстом. Звучный голос, произнесший ее имя, в одно мгновение разнес вдребезги защитную броню неприступности. Казалось, с Оливии сорвали одежду, оставив ее нагой.
«Я не уступлю страху».
Оливия вздернула подбородок и с неприязнью посмотрела на графа.
— Я не принимаю любовников в этом доме, — холодно произнесла она.
— Представьте, я так и думал. — Чувственный рот Эрита изогнулся в язвительной усмешке. — Я хочу, чтобы все мужчины в Лондоне знали, что вы принадлежите мне. Я желаю видеть вас и наслаждаться… предвкушением.
Как ему удалось превратить совершенно невинное слово в скабрезность куда более непристойную, чем самые грубые сальности, которые ей доводилось выслушивать, занимаясь своим сомнительным ремеслом? Тон Оливии стал ледяным:
— Я не принадлежу ни одному мужчине, лорд Эрит.
— Вы будете принадлежать мне, — невозмутимо возразил граф и, прежде чем Оливия успела шевельнуться, наклонился над чайным столиком и дерзко завладел ее ртом.
Его губы были властными и безжалостными. Жаркими как пламя. Твердыми как сталь.
Поцелуй внезапно оборвался.
Выпустив свою жертву, Эрит отступил на шаг и поклонился.
— Итак, до вечера.
Пока Оливия подыскивала подходящий ответ (вернее, хоть какой-нибудь ответ), граф резко повернулся и стремительно направился к двери.
Знаменитая куртизанка осталась сидеть в кресле, подавленная и дрожащая.
— Будь ты проклят, Эрит, — прошептала она в пустоту комнаты. — Чтоб тебя… отправляйся в ад!
Эрит помедлил у входа в просторный салон, где впервые увидел Оливию Рейнз. Было поздно, время перевалило далеко за полночь. Почти пустая комната, освещенная всего двумя канделябрами, напоминала темный грот. Около полудюжины мужчин с сигарами и бокалами бренди сидели, развалясь на золоченых кушетках возле камина, или стояли, облокотившись о каминную доску. В гостиной царило непринужденное веселье, сменившееся напряженной тишиной, как только дворецкий объявил о прибытии лорда Эрита.
Где же Оливия?
Угрюмый, но весьма живописно одетый лорд Перегрин повернулся к дверям. Четверо молодых людей, сидевших на кушетке, поднялись, чтобы приветствовать графа. Эрит не заметил ни одного знакомого лица. Ему бросилось в глаза, что все гости молоды и необычайно красивы. Пожалуй, любой из них мог бы позировать обнаженным художнику, изобразившему на фресках капризного нагого Ганимеда.