— Свои, — крикнули за дверью.
Голос был мужской, уверенный.
— Мои свои здесь не ходят, — проворчал Ульф.
— Я пришел из мира твоей жены, — напористо заявил незваный гость. — Хочу поговорить о том, что вас ждет.
Ульф вдруг оглянулся, и Света увидела, каким он стал. Лоб поднимался над переносицей бугром, челюсти вытянулись, нос выпирал вперед широким черенком. По спинке носа и над посеревшими ноздрями коротким гребешком топорщилась шерсть. Из-под заросших век сверкнули янтарные глаза — круглые, почти лишенные белков.
Сюда явился кто-то из моего мира, изумленно подумала Света, не сводя с мужа глаз. И этого человека тоже привела Свадебная руна? Или между двумя мирами, Истинным Мидгардом и Неистинным, есть путь, не требующий прикосновения двоих к руне Гьиоф?
Ульф, отвернувшись от Светы, рыкнул:
— Те, кто являются из мира моей жены, в закрытую дверь не ломятся.
На этот раз ему не ответили.
Несколько мгновений было тихо. А потом рядом со Светой зашуршало. Она обернулась, держа наготове ножны с руной Врат…
И Ульф тенью метнулся к ней. Света еще успела заметить, как сверкнуло в его лапе лезвие иззубренного топорика — а следом по глазам полоснула ярко-белая вспышка. Она зажмурилась. Ощутила, как сгреб ее Ульф…
Когда Света проморгалась, она уже стояла возле стены хижины, припертая к ней плечом Ульфа. А возле очага, возникнув из ниоткуда, застыл мужчина.
И при взгляде на него Света задохнулась. Стиснула ножны, которые так и не выронила.
Мужчина был молод. Длинные черные волосы собраны сзади. Но главное — он был одет не по моде этого мира. В синюю футболку и джинсы.
— Поприветствуй своего предка, волк, — снисходительно сказал мужчина. — Я Локки. Ты хотел, чтобы я показал, как могу входить, не ломясь в закрытую дверь… я показал. Поговорим?
Ульф несколько секунд молчал. Потом ответил, опять сбиваясь на рык:
— Мог бы и пораньше прийти.
— Опытный воин бьет лишь там, где может, Ульф, — быстро заметил Локки. — Мне нельзя появляться здесь часто, этот мир слишком близок к Асгарду. Но к тебе на помощь я пришел вовремя. Помнишь, как уставились на зарево стражники у пролома? И глазели на огни, пока ты пробирался по дну ямы со своей ношей?
Ульф угрюмо молчал. Не двигался, по-прежнему припирая Свету к стене бугристым плечом. А она, неожиданно решившись, спросила по-русски:
— Вы и правда с Земли? Я могу туда вернуться? Хоть ненадолго?
Гость, глядя на Ульфа, небрежно заявил на местном наречии:
— Твоя жена спрашивает, можно ли ей вернуться в свой мир. Она уже знает, что на тебе нет гривны?
Ульф после этих слов отступил в сторону. Развернулся, и Света посмотрела в лицо, заросшее молочной шерстью.
Выглядел оборотень страшновато. Но Свету сейчас пугал не он — а его молчание.
И невозможно было понять, что таилось во взгляде Ульфа. Янтарные глаза приглушенно горели под веками, обросшими короткой шерстью. Губы, ставшие серыми и тонкими, вздрагивали — но не задирались, открывая клыки.
Локки смотрел на них с улыбкой.
— Ты прав, — как-то невнятно выпалил Ульф. — Будет лучше, если она узнает это от меня. Там, в крепости, я обернулся до конца, Свейта. Потом Торгейр меня сковал. Помнишь, я говорил про милость Одина? О том, как застыл под взглядом Торгейра? Я застыл в волчьем обличье, на четырех лапах. А затем позвал зверя, который во мне спал. Сам выпустил его на волю, сам отдал ему свое тело. До конца, полностью. Сила, полученная Торгейром от Одина, действует только на людей. Поэтому я исчез, чтобы волк сделал то, чего не мог сделать я — убил Торгейра. Так волк остался в моем теле один. Совсем один.
Ульф замолчал. Из-под тонких губ на долю мгновенья блеснули клыки — но тут же спрятались.
— Пока оборотни растут, — резко добавил он, — звери внутри нас — те же щенки. Они не опасны, не способны подчинить себе человеческую половину. А в шесть лет мы надеваем свою первую гривну. И учимся не выпускать волка…
Не волка, а волчонка, подумала Света. Как, интересно, маленькие оборотни этому учатся? Обжигаясь на каждом шагу?
По спине у нее побежали мурашки.
— Мы не воюем, пока нам не исполнится пятнадцать лет, — глухо бросил Ульф. — Потому что для хорошего боя надо убрать гривну с кожи… до пятнадцатой весны этого делать нельзя. За девять лет с серебром на коже мы вырастаем людьми. А волк тем временем засыпает. Но если взрослый оборотень снимает гривну слишком часто, и не только в бою, зверь просыпается. Набирается ума и сил. И подминает под себя человека.
Ульф глянул на Свету оценивающе. Сказал отрывисто: