Тем временем Матоль поднялся и занял позицию атакующего.
— Если будешь вести себя тихо и подставишь мне горло, то, может быть, я прокушу тебе что-нибудь другое, — заявил он и принялся кружить вокруг Давида, так что тот оказался между ним и Лойгом.
Но Давид проигнорировал это требование, равно как и застывшую в ожидании стаю, молчаливое нетерпение Хагена, возбуждение Амелии и всепроникающий афродизиак, который был не чем иным, как страхом обреченной стать жертвой женщины. Вместо этого он отбросил все возведенные препятствия и призвал своего волка. Когда демон принял образ, то он не удержал его, а позволил остаться, пересекая границу между внутренним и внешним миром. И прежде чем один из мужчин успел напасть на него, сотканный из тени волк Давида бросился на Лойга, в оцепенении рухнувшего под призрачным нападающим.
Давид швырнул на пол Матоля, прежде чем тот успел понять, что вообще происходит. С нечеловеческой силой, питавшейся яростью, Давид прижал врага к полу. Его пальцы впились в ткань и плоть, и он почувствовал, как поддаются и ломаются кости. Он уставился на Матоля, готовый убить.
Волк-призрак Давида вернулся и встал у Матоля за головой. Губы его приподнялись, обнажая клыки хищника, под серой шерстью обозначились напряженные мускулы, вооруженные когтями лапы уперлись в пол, не производя ни малейшего шума, — тень и одновременно хищное животное, готовое вонзить клыки в живую плоть.
Давид незаметно кивнул волку. Когда мгновением позже в лицо ему брызнула кровь, он даже не вздрогнул, только продолжал сжимать руками плечи Матоля, с безучастным видом наблюдая, как под ним, сотрясаемый судорогами, истекает кровью человек.
Сначала глаза Матоля были широко раскрыты, хотя и затянуты красной пеленой. Потом веки затрепетали и некогда яркая синь зрачков погасла. Давид смотрел в его пустые глаза, где мгновением позже проявилась безжизненно застывшая коричневая радужка.
Он отпустил его и с трудом поднялся. Матоль лежал вытянувшись, глубокая рана на его шее была залита кровью. Дрожащими пальцами Давид взялся за край своей футболки и вытер лицо. Когда он поднял взгляд, его волк замерцал, словно по ночному небу промелькнула молния. Контуры огромного зверя дрожали, но прежде чем раствориться, он сделал прыжок и слился со своим хранителем. Давид захрипел и невольно отступил на шаг. В тот же миг под кожей разлилось жжение, словно там что-то закипело. Метка, с отвращением понял он, сдерживая желание клочьями содрать с себя зачумленную кожу. В отчаянии он сосредоточился в глубине себя, но наткнулся на пустоту, как будто только что пережитое случилось много веков назад и оставило после себя пустыню. Словно издалека он чувствовал, как осторожно приближаются к нему члены стаи, слышал биение их сердец, чувствовал их затаенное дыхание. Молчаливое благоговение. Давид посмотрел на залитое кровью тело под ногами, которое внезапно окутала тень. Все новые и новые темные полосы сплетались в сеть, разрастаясь, словно серый саван, пока очертания тела Матоля стали едва различимы. Пока Давид в растерянности наблюдал за происходящим, тень превратилась в голову волка, затянувшего оглушительную жалобную песню.
От боли Давид закрыл глаза, и за веками раздался взрыв, от которого было не уйти. Он с трудом понимал, что происходит. Хотя вспышка казалась очень яркой, Давид знал, что это не свет, а все сгущавшаяся безграничная чернота. Часть его унесло в эту тьму, а затем она родилась заново — он почувствовал это. Вдалеке он слышал вой своего волка, но не понимал его значения. Это было царство теней, из которого он пытался бежать, которое приютилось в груди человека, рядом с его душой, и с ее помощью смотрело на мир.
Давид снова открыл глаза, не понимая, сколько он пробыл в царстве теней. Зато картина, отражавшая происходившее вокруг, стала более детализированной: члены стаи теперь виделись ему в ином аспекте, а их ощущения были так же ясны, как и их потребности. Все движения стали словно вибрирующими, темные уголки внезапно обрели контуры, а комната — странное измерение. Он увидел испуганного волка Лойга и только потом человека, обеими руками державшегося за кровоточащую рану на шее. Давиду стало дурно. Он покачнулся, но волк внутри него выпрямился и придал ему новых сил.