Это работало, хотя и не очень долго. Всяческие сомнения по поводу того, что новая жизнь может пострадать оттого, что он не сможет выкорчевать свое прошлое, Давид отбросил в сторону. Он был влюбленным мужчиной, перед которым открывался чудесный мир, и было очень просто забыть обо всем неприятном. Часы, полные сомнений, одиночества и самоотрицания? Они погребены под моментальными снимками его новой жизни. Вот как все просто.
От мысли об этом Давид невольно улыбнулся и вылез из грязных сапог, прежде чем открыть дверь. Он по-прежнему чувствовал себя инородным телом в клинически чистом холле Метиной квартиры, но с этим он быстро смирился. Равно как и с удивленными взглядами соседей по дому, когда они встречали его в рабочей одежде.
— Вы занимаетесь ремонтом в квартире наверху? — каждый раз спрашивал сгорбленный господин, когда, направляясь на вечернюю прогулку, встречал Давида в фойе. Он отмел скромное предположение пожилого жильца, что является нанятым Метой рабочим, и эта информация потрясла доброго старичка. Потому что подобный парень никак не мог жить под одной крышей с таким изысканным джентльменом, как он, а тем более — рядом с такой женщиной, как Мета.
Хотя, войдя в квартиру, Давид сразу понял, что Меты нет, он был счастлив. Вот, оказывается, каково это — приходить домой, хотя ощущение сопровождалось странными мурашками. В принципе, пожилой господин с нижнего этажа не так уж и не прав: квартира действительно походила на стройплощадку. Но все было не так плохо, как несколько дней назад, когда Мета, словно обезумев, сорвала с потолка красный стеклянный светильник и он разбился на тысячи осколков. Аналогичное произошло и с некоторыми предметами мебели, и Давиду пришлось попотеть, чтобы успевать за темпом, в котором крушила все вокруг его возлюбленная. В огромной гостиной со временем остался только диван, почти пустой стеллаж для книг, стереоустановка и мольберт, подарок Меты.
На стенах были наклеены листы бумаги самых различных цветов: бледно-фиолетовый, липово-зеленый и даже вишнево-красный. Однако Мета до сих пор не определилась с тем, какой цвет кажется ей наиболее уютным. Давид старался не принимать участия в дискуссии, хотя Мета и просила его высказать свое мнение. Интуиция подсказывала, что демократия здесь поверхностная и неверное замечание может дорого ему стоить.
— Я пока даже не знаю, какую краску нанести на холст, — выкручивался он каждый раз.
В ванной Давид снял грязную рабочую одежду, предоставленную ему фирмой. После душа его потянуло к мольберту. Он бы с удовольствием отбросил в сторону угрызения совести, если бы Мета каждый вечер не смотрела на него так выжидающе. Жуя яблоко, он стоял перед ним и смеялся над собой. Если пустой холст — его самая серьезная проблема, то он воистину счастливый человек.
Он прошел к стопке дисков, которые Янник положил ему в коробку, и вставил один из них в стереоустановку. Послышалось довольное ворчание — похоже, кто-то еще очень любит громкую музыку. Поддавшись настроению, Давид взял кусок рулона бумаги из тех, с помощью которых Мета проводила свои эксперименты с цветом, принес ручку. Сел на диван, потом снова вскочил, чтобы взять толстый каталог с картинами импрессионистов, и, раскрыв, положил его на колени в качестве подставки, еще понятия не имея, что хочет нарисовать.
Давид был настолько поглощен своим занятием, что не заметил, как в комнате появилась Мета.
— Неужели в таком кавардаке на тебя нашло вдохновение? А музыка так вообще какая-то хаотическая. — Она уперлась руками в бока и запрокинула голову, как делала всегда, когда пыталась напустить на себя неприступный вид, хотя на самом деле происходящее ее трогало.
— Сказала бы просто, что тебе не нравится музыка Леона, — улыбнулся Давид.
Но поскольку критика все-таки задела его, он остался сидеть, вместо того чтобы заключить Мету в объятия.
Однако Мета не собиралась сдаваться.
— Она начала действовать мне на нервы еще на лестничной клетке. А что ты делаешь?