Йин не засмеялась. Она даже не стала что-то орать ему через весь стол. Не стала вскакивать со стула или еще как-то нарушать проклятущий этикет. Хотя по глазам видел, что высказаться ей хотелось. Даже слишком. Но вместо этого она косо, быстро глянула в сторону гостьи. Бледной, немного неуверенной аристократки, сидящей на самом краешке стула, словно готовясь в любое мгновение сорваться с места, как испуганная птица.
— А вот и Севэриан. Простите, что мой брат заставил себя ждать.
Незнакомка коротко, даже как-то робко кивнула и взглянула на него, надолго остановившись взглядом на маске. Расплавленное золото волос, когда-то почти детские кудряшки, чуть вздернутый нос, бледное лицо и невероятно зеленые глаза. Он ее узнал, несмотря на то, что прошло довольно много времени.
Он познакомился с ней, как водится, на балу.
Шелест платьев, шорох ткани, разговоры, разговоры, ноющие виски, движения строго по этикету под нелепую музыку, которые почему-то называются танцем. Он ненавидел балы. Эту традицию люди высшего света взяли у высокорожденных нелюдей, но то, что естественно для альва, смотрится слишком нелепо для человека. Люди не созданы вести вдумчивые разговоры о возвышенном, о прожитых временах и накопленном опыте под расслабляющую музыку, с хорошей закуской для уюта и ощущением спокойствия. Разговоры заменили сплетни, вместо тонкой чарующей слух музыки стали приглашать всяких криворуких менестрелей, просто потому что так нужно, это подходит по положению, а не потому что они умеют петь. И танцы… не плавные неторопливые движения, как трепетание крыльев бабочки, потому что лишь в танце можно узнать собеседника так, как никогда не узнаешь в разговоре, сколь сильно бы он не открыл тебе душу. Все это стало лишь бесконечным шорохом платьев, каплями пота на высоком лбу из-за туго затянутого корсета и сбитого дыхания. И не поймешь, то ли ты так этой девице нравишься, то ли она вот-вот рухнет в обморок.
Он познакомился с ней именно там. Запомнились лишь огромные, широко раскрытые зеленые глазищи и ее срывающийся лепет, когда она пыталась заговорить с ним. У нее были очень тонкие пальчики и хрупкие бледные кисти. Кажется, девчонка была действительно увлечена им. Танцуя с ней, он думал лишь о том, что ей может навредить даже ветер, и не было ли каких наследственных болезней у ее семьи, раз она такая бледная. На девчонку было страшно даже дышать, не то что вести ее в танце. Старший наследник рода всегда боялся такой хрупкости, еще в детстве приучившись ходить на цыпочках, чтобы не доставлять беспокойства своей бедной, слабой здоровьем матери. Кажется, они танцевали в тот вечер даже несколько раз. Девчонка, как заноза, постоянно попадалась на его пути и все время что-то непрерывно лепетала, заглядывая в его глаза. А он помнил лишь шорох платьев, легкий треск сгорающих свечей и свою нестерпимую головную боль. Балы он ненавидел.
Потом оказалось, что Лилиан была богата. Что она была в него влюблена, почти с оттенком безумия, раз пошла против воли родственников и вынудила их согласиться на брак с наследником постепенно разоряющегося рода. Что именно ее предлагали ему в жены, но он уехал, не зная этого, даже не увидев и как следует не познакомившись с ней. Возможно, он был глуп. Возможно, нет. Он до сих пор не знал, как поступил бы, если бы вся эта ситуация повторилась снова. Нет ничего более жалкого, чем брак из жалости.
И сейчас судьба почему-то снова свела их. Наверное, высшим силам кажется забавным, водить людей по кругу, тыкать их в следы собственных ошибок.
Болезненная девушка, уже тогда удивлявшая какой-то прозрачной хрупкой красотой, выросла за эти годы и расцвела. Прекрасный цветок, с детства охраняемый садовниками от всех напастей. Здоровьем герцогиня Эверская действительно была слаба.
— Лилиан. — склонил голову он.
— Севэриан. Ты узнал меня. Я надеялась на это. — ее голос был очень тихим, будто она умирала каждое мгновение, с каждым прошедшим ударом сердца, а потом снова возвращалась к жизни. Ее жизнь до сих пор казалась ему настолько хрупкой, что ему стало неприятно.
— Почему ты решила… вспомнить обо мне, Лилиан? — спросил он.