Он снова сосредоточил свое внимание на морковке, стоявшей с правого края, той, у которой был псевдоним Виктория. Вот и работай с таким товаром! Конечно, можно дать ей другое имя, но что толку — они сами выбирают себе имена; у них есть единственное право — самим выбирать себе имена — и слишком мало ума, чтобы этим правом не пользоваться. Он с грустью вспомнил, как однажды в молодости один старый торговец уверил его, будто ночью все кошки серы. Но он быстро сообразил, что это заблуждение, и освободился от него.
Не считая некоторых мелочей, эти шестеро были очень похожи друг на друга, а для таких девушек это всегда важно. Он опять принялся придирчиво разглядывать Викторию. Да, оболочка была хороша, но ведь в ней ничего не содержалось, и забывать об этом не следовало, в этом мешке вообще не было никакого кота. Почему никто не изобрел средства, которое придавало бы немного блеска подпорченному товару, некую ауру, движение. Фу, кажется, от стыда он впал в лирику, словно начитался Корана. Девушка пыталась смотреть на него так же, как все остальные. Он не понимал современной моды, следуя которой все девушки выглядели на одно лицо, такая рационализация их портила. В дни его молодости было иначе. Теперь девушки все, как одна, обзавелись запасными деталями из высохшего ребра Адама, однако они были лишены дивного аромата райских плодов. Это были, так сказать, девушки без топселя (в молодости он был знатным мореходом) и даже без намека на приятный вечерний бриз.
Подходили люди и внимательно осматривали товар. Они не могли указать на какой-нибудь конкретный изъян, но все равно поворачивались и уходили, ничего не купив. После полудня Эрлинг поднялся на помост к девушкам и отвязал ярлыки с ценой, свисавшие с их талий на длинных шнурках. Надо придумать что-то другое. Покупатели часто поднимались на помост и поднимали ярлыки, чтобы убедиться, что под ними не скрываются родимые пятна. Он скинул цену наполовину и повесил объявление о распродаже. Потом опять уселся на пустой ящик с бутылкой пива в руке. Торговля все равно шла вяло, ему пришлось еще раз сбавить цену, кормить этих девушек ему было нечем, а морить их голодом он не мог — глаза у них становились грустными, и даже розги не могли заставить их выглядеть веселее. В конце концов он сбыл по дешевке пять девушек каким-то конторщикам, и у него осталась только Виктория. Дрожа от сознания собственной неполноценности, она покрылась гусиной кожей. Наступил вечер. Торговцы по соседству закрывали свои лавочки на ночь, и люди расходились по домам, чтобы устроить взбучку своим женам, вот тогда-то на площади появился Стейнгрим Хаген и по бросовой цене приобрел Викторию с веревкой в придачу. Он думал, что ей может взбрести в голову убежать от него.
Эрлинг поднял руку, чтобы пригладить бороду, но бороды у него не оказалось, в стене приоткрылся отдушник, и оттуда высунулась рука с длинными худыми пальцами. Она пошарила по стене и, ничего не найдя, снова скрылась. По телефону позвонил Навуходоносор. Вошел какой-то испанец, присел на корточки возле лежавшего на полу камня и начал точить об него нож, не отрывая взгляда от Эрлинга. Такие же глаза были у Фелисии, когда она беззвучно приближалась к нему в своих туфлях без каблуков. Эрлинг опять закричал. На кровати из-под одеяла высунулась чья-то голая нога. Эрлингу захотелось спрятаться за тем одеялом, что висело на спинке стула, но он не мог пошевелиться и только кричал…
Он плакал от беспомощности, глядя, как Стейнгрим влезает в окно в Новом Венхауге. Сам он стоял во дворе и был совершенно бессилен. Стейнгрим держал в зубах нож, но Фелисия в доме только смеялась. Потом он увидел, что на столе стоит бутылка виски, и попытался сообразить, успеет ли он добежать до кровати прежде, чем случится что-нибудь еще. Он взял бутылку, лег и, словно ночной всадник, пустился в путь, который длился трое долгих, кровоточащих, отмеренных ему суток.
Человек без угрызений совести
Бледный, с запавшими глазами, Эрлинг подошел к телефону и позвонил своему другу Эйстейну Мюре.
— Как у тебя с деньгами, Эйстейн?
— Что случилось, Эрлинг?
— Можешь дать мне взаймы две сотни?
— Что-нибудь случилось? Я же слышу по твоему голосу!
— Чего тут рассказывать.
Эйстейн грустно вздохнул:
— Понимаю. Я видел тебя в городе два раза.
— У меня был запой.
— И долго?
— А какой сегодня день?
Эйстейн присвистнул: