Что из всего написанного в газете было правдой? Многое. Однако обычно ненависть не доводит норвежцев до убийства. Как ни странно, в первую очередь подозрение Эрлинга падало на женщин, первой ему на ум пришла та, которая жила ближе к Венхаугу, чем все остальные, и потому ей было легче, чем им, выплеснуть на Венхауг свою желчь. Это была Вигдис из Конгсберга, подруга юности Яна. Потом он перебрал в уме еще дюжину женщин, но это ему ничего не дало. Ему было трудно остановить свой выбор на одной из них. Ненависть ненавистью, но все они были слишком глупы. Убийство, совершенное так тихо и быстро и не оставившее никаких следов, требовало точного расчета. Я думаю, вы ошиблись, мистер Пуаро, мысленно сказал он себе и грустно улыбнулся.
Среди вороха бумаг и писем, просмотренных полицией, было найдено анонимное письмо о давней ссоре в «Бристоле», но имени той дамы отправитель письма не знал. Служащие «Бристоля» не могли дать никаких вразумительных показаний. Яна об этом не спросили, а Эрлинг только пожал плечами. Это все чепуха, сказал он, я даже не знаю той женщины, она просто выпила лишнего. Ничего большего полиция и не ждала.
Эрлинг вспомнил об этом письме, потому что оно перекликалось с тем, что было написано в газете: «Вполне возможно, Тур-валд Эрье знал кого-нибудь, кто ненавидел Эрлинга Вика и владельцев Венхауга не меньше, чем он сам…»
Таких могло быть немало. Кое-что он слышал не далее как вчера: фру Кортсен держала нечто вроде салона, где собирались предатели военного времени, и Турвалд Эрье бывал у нее.
Но чего-то в этой картине недоставало. Эрлинг помнил, как Фелисия сказала ему как-то, что однажды ее убьет женщина, но имени ее она не назвала.
Может, Эрлинг ее и не знал. Ему были известны только четыре женщины, которые могли бы ненавидеть Фелисию. Первая — Сиссель Харалдстад. Она была вдовой, когда они с Фелисией познакомились, теперь ей было шестьдесят два года, замуж она больше не вышла, жила незаметно в квартире на Арбиенсгтен, давала уроки музыки, не из-за денег, а, скорее, чтобы занять время. Она была вполне состоятельна, у нее была взрослая дочь и несколько внуков. Трудно было подумать, чтобы Сиссель Харалдстад спустя столько лет захотела убить Фелисию. Эрлинг никогда ее не видел, но знал по рассказам Фелисии, которая так и не забыла ее.
Вторая — Сесилия Скуг. За прошедшие годы она несколько раз меняла свою фамилию, но теперь вернулась к той, которую носил ее первый муж — Скуг. Вообще она не имела права на эту фамилию. Сесилия была на два года старше Эрлинга, сейчас ей был шестьдесят один год, но выглядела она значительно старше, она была не из тех, кто бережет себя. Своего последнего мужа Сесилия застрелила в Люсакере из малокалиберной винтовки в 1946 году, однако суд счел, что она стреляла в целях самообороны. Соседи и в самом деле слышали в доме шум перед тем, как там прогремел выстрел. Люди, знавшие Сесилию, прятали улыбки, когда им говорили, будто Сесилии Скуг для самообороны потребовалась винтовка, однако Сесилия смогла «предъявить» подбитый глаз, а свидетелей в доме не было. С годами Сесилия стала питать слабость к коньяку, но в тот вечер, когда она встретила Эрлинга в Скойене и на другой день заявила об этом в полицию, она была совершенно трезвая. Они с Эрлингом не терпели друг друга, и если оказывались где-нибудь вместе, это всегда заканчивалось неприятной сценой. Фелисия видела Сесилию последний раз в 1939 году. Эрлингу было легко поверить, что Сесилия могла застрелить своего мужа во время ссоры, особенно находясь под действием коньяка, но представить ее себе расчетливой убийцей он не мог.
Третьей была Виктория Хаген. Она ненавидела Фелисию так, что приходила в ярость от одного ее имени.
И наконец четвертая — Маргрете, мать Юлии, родившая от Эрлинга того ребенка, которого так хотелось родить Фелисии, и напоминавшая о своем существовании неловкими попытками вымогательства.
Эрлинг решил, что ни одна из этих четырех женщин не могла убить Фелисию. Но кто же была та, чье имя Фелисия так и не назвала ему?
— Знаешь, Ян, — сказал Эрлинг, — у меня сложилась более или менее приемлемая теория, почему убрали Турвалда Эрье. По-моему, когда этот Запасной Геббельс из Уса снова попал в свет рампы, у кого-то из наших людей открылась старая рана. Он, как и мы с тобой, забыл о Турвалде Эрье, забыл, что Турвалд Эрье не заплатил сполна по счету, как мы того ждали. Этот парень из наших все забыл, да и о нем самом тоже забыли, но теперь он, как и Турвалд Эрье, напомнил о своем существовании. Я так и вижу его одного среди многих теперь забытых людей, у него, как принято говорить, самая рядовая внешность, это средний норвежец, который во время войны вдруг обнаружил, что его по ночам стал будить топот чужих солдатских сапог, этот средний Ула рассердился не сразу, но уже всерьез. Он слышал и читал, как немцы поносили нашего короля, причем их язык даже смахивал на норвежский. Нельзя сказать, чтобы король особенно занимал Улу. Ему хватало своих забот. Но он подумал так: это наш король, они не имеют к нему никакого отношения. Разве это не норвежский король? Ведь это Норвегия… Что, собственно, немцы здесь делают?