Глава 3.3
Конкретных планов у меня не было, так что для начала я решила просто прогуляться – дошла до кладбища, побродила там по засыпанным сухими листьями тропинкам. Почти месяц никого не хоронили и ворон почти не было, зато они облюбовали заросли боярышника и дикой яблони сразу за оврагом и при моем появлении недовольно вспорхнули вверх, ругаясь по-своему. Дождавшись пока все затихнет, я осторожно пробралась к месту неудачного захоронения отца Дмитрия. От тела почти ничего не осталось – белели кое-где торчавшие из земли кости, но если не знать, что здесь что-то было, то никогда и не догадаешься. Два года почти прошло: снега, дожди, вороны и мелкие грызуны, лисы и волки – каждый здесь побывал.
Это меня успокоило – будь земля нечистой, труп сохранился бы лучше.
На всякий случай зашла в часовню. Поди ж ты – когда там стояли иконы, я шарахалась от нее, как черт от ладана, а теперь иду, сама не знаю зачем.
При отце Пантелеймоне все содержалось в образцовом порядке, в том числе и часовня, поэтому смазанные петли не скрипнули, опавшие листья не шуршали под ногами, а внутри не было ни пылинки. Вместо прошлых, дорогих и старинных, теперь тут висели новые иконы. Я чувствовала легкое покалывание воздуха вокруг себя, словно меня не хотели пускать, но, упрямо войдя внутрь, не ощутила ничего. Утреннее рассеянное солнце заливало часовню блекловатым светом, словно еще не решило – стоит ли ему вообще вставать или и так сойдет. Было пусто и тихо – меня неожиданно это расстроило, поэтому я быстро вышла обратно с желанием поскорее завершить этот странный променад. Но вместо того, чтобы вернуться в деревню, пересекла дорогу и углубилась в лес. До сторожки пешком идти далековато, особенно на человеческих ногах, поэтому у меня была другая цель: спустя полчаса я выбралась на заброшенную дорогу и стала осторожно пробираться к оврагу.
Не знаю, что обычно чувствуют жертвы автокатастрофы, попадая на это же место спустя время? Я смотрела на обрывистый берег (рельеф которого кое-где существенно изменился за эти месяцы) и только по наклонившейся над пропастью березке могла определить, где именно чуть не отбросила лапы. Казалось, все это происходило не со мной: воспоминания были смазанными, подернуты дымкой боли, а потому я не особенно была в них уверена. Были ли те волки на самом деле? Или все это – плод умирающего сознания?
Единственное, в чем я действительно была уверена – так это в том, что там, внизу, должен остаться костяк той твари.
Я хотела убедиться, что она действительно сдохла.
Только как это сделать? С моей стороны берег был слишком обрывистым.
Я потопталась на месте, попыталась высмотреть что-то в густых зарослях крапивы и кустарников (конечно, безуспешно) и немного прошла вперед в надежде найти удобный спуск. Гришка говорил, овраг тянется довольно далеко, так что идти до конца сегодня бессмысленно, да к тому же опасно. Нужно взять кого-нибудь с собой, хоть того же Гришку.
Уже собираясь уходить, я зацепилась взглядом за что-то темное в стороне, подозрительно рукотворных очертаний и замерла. Машина. Там была машина.
Остаток дня я провела, ползая по топкому берегу на «своей» половине реки в поисках оставшихся еще корневищ. Исколола руки в камышах и осоте, вылезла вся в коричневых хлопьях рогозы и с мокрыми штанами – ноги-то в резиновых сапогах, только толку от них, если ты ползаешь, как кикимора болотная, по земле?
Река в этом году по осени обмелела – давно дождей не было. Тучи все ходили вокруг да около, а мы словно заговоренные. Поэтому теперь берег был высоким, а течение – обманчиво тихим. Иногда выше по течению шли дожди и тогда тут все бурлило, даже я не рисковала соваться. Но теперь…
Теперь цепочка лениво позевывающих рыбаков на том берегу тянулась до самого моста, где ребятня устроила на отмели крепость из веток и глины.
Тоже что ли рыбки половить?
Может и половила бы – грибов все равно ждать не приходится, те, что есть – все червивые – но меня отвлекли.
Еще только начинало вечереть, когда я возвращалась домой – мокрая, грязная, но довольная результатами добычи. Я привыкла, что на нашей половине деревни не бывает никого незнакомого – тут и живет-то человек двадцать от силы, да и на том берегу давно уже всех знала если не в лицо, то по запаху.
Запах этого человека был мне незнаком.
Резко остановившись, я потянула носом, оглядываясь. От края хутора тянулась полузаросшая колея в поля – фермеры иногда ездили, но в целом ей почти не пользовались, ибо перевести что-то тяжелое по нашему мосту невозможно, трактор не проедет, а километров через двадцать, за лесом, есть еще один мост – на той самой дороге, по которой я когда-то сюда приехала. Хороший, добротный, по которому и трактор и фура проедет, даже не заметив. Поэтому слышать чужой запах на нашей тропинке было в диковинку, но не так чтобы совсем чудно – мало ли кто из фермеров помощника нанял из соседней деревни.