Возвращаюсь постоянно мыслями к Арису, цепляюсь, беспокойство за него нарастает. В горле так сильно пересохло, от натужного дыхания, что кашлять хочется.
— Мне надо воды, — сиплю, все-таки закашлявшись. — Открой окна и дай мне воды.
Бывший несколько раз на меня глянув, сбавляет ход машины.
— У меня нет воды. Юль, скорую может? Мы можем прямо сюда вызвать.
— Не нужна мне скорая, я просто хочу пить.
— Просто? — спускается глазами к животу, что я продолжаю обнимать ладонями.
Перехватив взгляд, дыхание перевожу.
— У меня болит там, где душа была, понимаешь? Я думала пустота не может болеть. А она болит, так сильно, что мне плохо, — выдаю на повышенных тонах. — Купи мне воды, пожалуйста.
— Хорошо, сейчас будет заправка, куплю, — с подозрением поглядывает, не верит.
Правда чудеса на виражах вытворять перестает, перестраивается на нормальный стиль езды.
Успокоиться, не истерить, выдохнуть, думать о хорошем. А разве есть что-то? Где оно то, что может радовать, делать счастливой. У меня под сердцем ребенок, однако радости нет, постоянно боюсь за него. Кто знает кому вдарит в голову заказать меня, завербовать принудительно, отомстить может Морено семейке, а то и Арису лично. Все знают — это его ребенок.
Терзаюсь голодом постоянно, от холода страдаю, всем плевать, Юля, глубоко пофигу им, каково мне без него, ему то уж подавно. Будет продолжать ломать, добивать. Зачем только, Арис? Зачем… Не я все это начала, за что теперь меня уничтожать.
Очнулась на заправочной, Тим хмурый, немного перепуганный, скрывается внутри. Пытаюсь понять свое состояние, оценить степень угрозы — сложно. Невозможно отличить от нормы, ибо это наверное она и есть. Для меня, потому, что так трясет каждый раз, когда Молчанов появляется в квартире. Унизительно понимать, тяжело принимать — он каждый раз чувствует, слышит мои реакции на него. Сердце сжимается сначала, а потом срывается в истерику, тело бросает в жар и следом мандраж охватывает. Понимает, как меня тянет к нему, знает насколько сильно тоскую, когда не появляется. И продолжает…
Наблюдаю за приближением Тима, садится рядом, откручивает крышку с бутылки и подает воду.
Несколько глотков делаю, стараясь расслабиться, прикрываю глаза. Вода не только утоляет жажду, она успокаивает, помогает держать контроль. Не за одну себя отвечаю.
Когда мне плохо и ребенку плохо.
Плечи мурашками покрываются под тонкой туникой. Сейчас бы еще одеяло…
— Юль, может все-таки скорую, ты бледная до жути.
Открывать глаза не тороплюсь, отпиваю еще живительной влаги. С чего бы Юля бледная. Вы серьезно, разве можно реагировать спокойно. Практически рядом со мной человек перевоплотился в чудовище, монстра, животное огромных размеров. Не видела, зато прекрасно чувствовала какой опасностью веяло.
Вдох.
Выдох.
Заставляю себя взглянуть на бывшего.
— Он обратился?
Тим в упор смотрит и молчит. Я знаю — он понимает вопрос.
— Что с ним? Скажи мне.
Трет подбородок, уводя взгляд на дорогу. Запускает двигатель, трогается.
— Я позвонил в больницу, они нас будут ждать. Скажешь, что привезти, Валентина соберет, я…
— Скажи мне, что с ним? — требую.
Не будет отвечать, всем видом это доносит.
— Тим, я тебя прошу…
— Не надо меня ни о чем просить, — цедит сквозь зубы. — Мы все устали, я, он, мы все. У каждого есть предел.
— У него предел чего?
Таким диким взглядом одаривает.
— Ты считаешь мало? Арис, как и мы все живой. Он чувствует Юль, как и мы все. Вы почему все думаете, что он железобетонный? Арис как и мы — плоть и кровь.
— Раз ты это так хорошо понимаешь, зачем ты его задеваешь… — осекаюсь, само рвется.
Отворачиваюсь в другую сторону.
— За живое? Может потому, что оно как раз живое и именно это делает из него человека.
— Он не человек.
— Ошибаешься. Он просто не позволяет себе им быть.
— Арис сказал, что заберет у меня ребенка, — неожиданно для себя самой всхлипываю, не собиралась реветь.
Тон спокойный у меня, да только мнимо это, я продолжаю истерить.
— Никого он у тебя не заберет. Арис никогда не сделает тебе больно, — тихо говорит.
Впадаю в новую стадию истерики — смеюсь, громко и ненормально долго.
— Сам-то веришь в то, что говоришь? — утираю выступившие слезы в уголках глаз.
Тим отвечает не сразу, спустя примерно час дороги.
— Ты его долго ломала, не простит.
Диким взглядом упираюсь в него. Серьезно…
— Я ломала?
— Ты, Юль, я, ты.
— Обалдеть, Морено часть вины взял на себя. И все же всегда я во всем виновата. Начинаю и сама в это верить. Моя ошибка, что на свет родилась, первый вдох сделала и сразу виноватой во всем стала.