Когда мы пришли в ресторан и сели за столик, я заметил, что несколько других гостей смотрят на Хелен. Она, казалось, этого не видела. Сидела, радостно улыбаясь и оглядывая помещение. Я уверен: все думали, что она ищет кого-нибудь, кто мог бы пофлиртовать с ней. А что еще можно думать, глядя на то, как она одета? Я счел себя оскорбленным. Могу представить себе, что думали они. Наверное, какая-то вертихвостка, которую я подобрал на улице. Она очень ярко накрасила губы, а стоило ей сесть, колени у нее оказались открытыми. Если бы мне не было так неловко, то стоило бы встать и уйти сразу же. Я решил уничтожить это платье, как только мы вернемся домой, чтобы оно меня больше никогда не позорило. Но самое невероятное, что Хелен, похоже, даже не представляла себе, какие переживания она возбудила в моей душе. Она такая невинная и неопытная. Она оглядывалась, словно ей и вправду было хорошо, а я пытался делать вид, что никого больше не замечаю. Там было еще несколько женщин, одетых так же скверно, а то и еще хуже, чем моя жена, и я тогда понял, что это неподходящее для нас место. Раньше мы там никогда не ужинали, но у заведения была хорошая репутация, так что я оказался обманут. Это было одно из тех безвкусных мест с плюшевыми стенами и свечами, с претензией на то, чтобы выглядеть по-европейски, где за скверную еду берут с посетителей сверх меры. Ненавижу место или человека, которые делают вид, что они не такие, какими являются на самом деле.
Когда подошел официант и немного наклонился над столиком, стоя за спиной Хелен, я был уверен, что он пытается заглянуть ей за вырез платья! Даже сейчас, когда я вспоминаю его сальную улыбку, мне становится не по себе. У него были маленькие усики, вьющиеся волосы — какой-то иностранец, возможно итальянец. У него был акцент, либо он специально говорил с акцентом. Я был зол и недоволен, и стоит ли удивляться, что я вышел из себя, когда он принес мне не тот заказ.
Мне не нравится вычурная, заморская еда. Я заказал обыкновенный стейк с вареным картофелем, без салата. Когда принесли мой заказ, стейк был испорчен каким-то слизистым соусом, и к нему подали картофель со сливками и салат с маслом. Это было отвратительно. В довершение ко всем прочим неприятностям это было уже слишком. Возможно, мне стоило бы сдержаться, хотя у меня и был повод выйти из себя. Возможно, как говорит Хелен, мне и не следовало бросать тарелку в официанта. Но я об этом не жалею. Эти иностранцы должны уяснить, что не имеют права так относиться к приличным людям. Я действовал спонтанно, даже не подумав о том, что делаю. Взял тарелку одной рукой. Официант наклонился ко мне со своей омерзительной улыбкой, и я швырнул тарелку прямо ему в лицо, да так, чтобы в него полетело все, что было на ней. Полагаю, что в тех обстоятельствах это был вполне джентльменский поступок. Я не кричал, не устраивал сцену, не говорил ему ничего. Просто швырнул тарелку в лицо.
И после этого мы ушли. Меня не попросили уйти и, думаю, уважали за то, что я отстаивал свои права, но мы все равно ушли. Когда мы выходили, Хелен плакала, а я шел с высоко поднятой головой, осматривался по сторонам и видел, что все смотрят на нас. Точнее, все смотрели на это непристойное платье, что было на ней. Кто-то усмехался, кто-то был недоволен. Но меня все это мало занимало. Из этой гнусной ситуации я вышел с достоинством.
Хелен, кажется, так и не поняла, что это была целиком и полностью ее вина, но она отправилась прямиком в свою комнату и заперла за собой дверь. Я слышал, как она это сделала. О том, чтобы я это услышал, она позаботилась. Женские штучки, понятное дело. Да я в ее комнату и так никогда не хожу.
Что ж, полагаю, из этого вечера можно будет извлечь хоть одну полезную вещь. Возможно, происшедшее убедит мою жену в том, что нет никакой необходимости так часто выходить на люди.
9 июня
Утром Хелен все еще продолжала сердиться. Какое-то время она даже не разговаривала со мной. Мне-то все равно, я продолжал думать о проведенном впустую вечере и об этом скверном ресторанишке, где берут слишком много и подают не ту еду. Но тут она заявила, что я взорвался без причины. Без причины! Она даже намекнула на то, что это был симптом моей болезни! В середине месяца! Это говорит о том, что она по-прежнему абсолютно не представляет себе, что это такое. Чтобы удержаться и не накричать на нее, я вынужден был вцепиться в край стола. Вид у меня при этом, должно быть, был весьма злой, ибо она ушла, воздержавшись от дальнейших слов. Казалось, она с трудом сдерживается.