Заглянула Аглая, шепнула:
— Иван Палыч! Больных привезли! В телеге, во дворе! Скорей, там худо!
Доктор бросив взгляд на счетоводов:
— Господа, извините меня, но дела подождут. Больные важнее. Разберёмся с вашими бумагами, но позже.
— Да, да, конечно! Мы все понимаем, идите, времени еще будет предостаточно, — кивнул Лядов, начав шарить по бумагам длинными как паучьи лапы пальцами.
Доктор вышел.
— Солдаты опять что ли? — буркнул он, быстро направившись по коридору.
Во дворе больницы, почти у самого крыльца, стояла телега. Тощая кобыла фыркала, норовя съесть через стекло цветок на подоконнике. Губы лошаденки скользили по холодной поверхности и слизывали иней.
В телеге лежали трое, укрытые дерюгой. Артём, ожидая увидеть шинели, кровь, бинты, шагнул ближе, но замер, неприятно удивившись.
Не солдаты. Простые жители Зарного. Мужик лет сорока, с бородой, свалявшейся от пота, утробно стонал, желтоватое лицо напоминало восковую маску. Рядом — баба, молодая, с косой, выбивавшейся из-под платка. Женщина дрожала, синие губы шептали что-то бессвязное. Третий, парнишка, лет шестнадцати, лежал тихо, и лишь тяжелое надсадное дыхание говорило о том, что он еще жив.
«Черт! — выругался про себя Иван Палыч. — Совсем как в Рябиновке!»
Доктор обернулся к Аглае. Та шепнула:
— Тиф. Семья Ковалевых.
— Аглая, в изолятор их, к Ефросинье, — произнес доктор, с трудом сдерживаясь, чтобы не заругаться. — Постель готовь, воду кипяти, хинин возьми, температуру нужно сбить — горячие все как печь. Маски на всех, и девок зови, пусть моют полы карболкой. Я сейчас, с этими… — он кивнул на приёмную, где ждали счетоводы, — разберусь и начну осмотр.
Аглая метнулась в больницу, а доктор, сжав кулаки, посмотрел на телегу. Беда приходит не одна. Вот тебе, батенька, неучтенка морфия, а вот тебе еще и эпидемия тифа — разгребай как можешь.
Дав указания возничему о том, чтобы сжег солому, на которой вез зараженных, доктор вернулся в приёмную. Ревизоры по прежнему шелестели бумагами.
— Господа, в больнице карантин. Брюшной тиф. Новых больных привезли, и это не шутки, — объявил доктор. — Поэтому оставаться вам тут здесь не безопасно — рискуете заразиться. Предлагаю ревизию перенести в школу, там Анна Львовна вас примет, место выделит. Бумаги обсудим, но не среди заразы.
Лядов поднял брови, его скрипучий, как ржавый гвоздь голос царапнул:
— Тиф, говорите? Хм, серьёзно. Школа подойдёт, но где она, доктор? Мы же не местные. Нас бы проводить.
— Верно, Пётр Фомич, — кивнул Буров. — Заразу ловить не охота. Школу бы найти, да поскорей. Я вот прямо уже чувствую, как зараза липнет ко мне!
— Проводим, — кивнул Иван Палыч.
И задумался. Он не мог бросить больных — их надо было осмотреть, дать лекарства, изолировать. Аглая, его верная санитарка, уже суетилась в изоляторе, кипятила воду, раздавала маски девкам, тоже была занята. Анна Львовна? Она в школе и даже не в курсе о гостях. Кто ещё? Кого еще можно отправить?
Его взгляд скользнул к окну, где мелькнула рыжая макушка. Андрюшка, парнишка, выписанный на днях, пробегал по двору, его худые ноги мелькали, как у жеребёнка. В одной руке — деревяшка, в другой — маленький ножичек, поблёскивающий на свету.
— Андрей! — Артём, выскочив на крыльцо. — Иди сюда, дело есть!
Андрюшка, остановившись, обернулся, его круглое лицо, с щербинкой в зубах и оттопыренными ушами, расплылось в улыбке.
— Ты чего тут ходишь?
— Иван Палыч, я это, по делу! Дрова хотел поколоть, как обещал, а тут деревяшку нашёл, думаю, кораблик вырежу, для Аглаи, она ж любит, когда я… Ой, а вы чего? Больные, да? Слышал, телегу пригнали, опять война, поди? Раненные?
Иван Палыч, подавив улыбку, поднял руку, останавливая поток слов, который так и лился из пацана. Доктор взглянул на деревяшку в руках парнишки — небольшой кораблик, уже почти готовый, с тонкими мачтами, вырезанными так аккуратно, что казалось, их делал ювелир. Паруса, выточенные из коры, были прорезаны узорами, а корпус, гладкий, блестел, как лакированный. Доктор, забыв на миг о тифе и счетоводах, присвистнул:
— Андрюшка, это ты сам сделал? Кораблик-то — загляденье! Мачты, паруса, всё как настоящее. Молодец, парень, руки золотые!
Андрюшка, покраснев, заулыбался шире:
— Ага, Иван Палыч, я ж с малолетства режу! Дядька Игнат ругается, мол, ерунда, а я люблю, кораблики, лошадок, один раз крест вырезал, в церкву отнёс, батюшка похвалил! Этот кораблик я для Аглаи мастерю, она про море сказывала, вот я и…