Подморозило и ночь была холодная. Она сжимала больницу в морозных черных тисках, и лишь керосинка в смотровой, чадя, отвоёвывала клочок света. Но Иван Палыч не замечал холода. Он метался между изолятором, где помогал больным и кладовой, которую сейчас в срочном порядке переоборудовал. Смешно конечно — пыльную кладовку превратить в лабораторию. Однако же намерения доктора были самыми серьёзными.
Комнатка, тесная, с земляным полом и паутиной в углах, пахла плесенью и старыми бинтами. Иван Палыч, засучив рукава, взялся за дело. Ведро с водой, тряпка — и вперед драить стены, счищать грязь, пока они не заблестели, как в операционной. Щели в досках он заткнул паклей, найденной в ящике, чтобы изолятор не дышал заразой. Окно заклеил бумагой, оставив щель для воздуха, — пыль и микробы не должны проникнуть. Стол, старый, шаткий, он укрепил клиньями, протёр спиртом. Пол выстлал соломой, потом сверху положил доски, что остались еще с ремонта после пожара. У порога сделал санитарный проход, туда же поставил ведро. Потом нальет в него раствора, для обработки обуви при входе.
Склянки и мензурки, что пылились в шкафу, Иван Палыч вымыл кипятком, вытер чистой дерюгой, расставил на столе, как шахматы перед ходом. Пипетки, колбы, стеклянные палочки — всё, что нашёл в больнице, заняло место, блестя под керосинкой, что он перенёс из смотровой. Этого конечно же мало, нужна обработка в автоклаве, но пока хотя бы сбить пыль с них и отмыть от грязи.
Горелку спиртовую, старую, но рабочую, он проверил, подлив спирта из запасов.
Так, за работой, не заметил, как ночь истаяла. Отерев пот со лба, доктор оглядел кладовую: чистые стены, стол, склянки — вполне себе лаборатория. Осталось только закупить все и смело приступать к делу. Вакцина будет!
— Батюшки! Да вы чего тут?
Дверь скрипнула, показалась Аглая.
— Постой! Не заходи внутрь! — тут же крикнул доктор. — Тут чистая зона!
Аглая замерла на месте. Потом очень осторожно сделала шаг назад, будто сапер, увидевший бомбу.
— Я тут лабораторию решил сделать, — пояснил Иван Палыч.
Аглая взглянула на доктора, совсем по-матерински покачала головой — мол, чем бы не тешилось дитя, лишь бы не плакало.
— Иван Палыч, да вы ж не спали! Глаза красные, как у кролика, и лицо серое. Ляжете хоть на час, а то сами слегёте, кто нас тогда тянуть будет? Известное же дело — дежурство не обязательно все сидеть. Посмотрели больных — спят, и вы ложитесь. До утра еще встать, все проверить, и дальше отдыхать. А вы… Гробите себя почем зря!
Иван Палыч устало улыбнулся.
— Некогда, Аглая. В город еду, за агаром, мясом для бульона, за химикатами.
— Не надо! — тут же запротестовала санитарка. — Еще вы мясо в городе не брали! Ишь чего удумали — бульон варить! Да вам там костей накладут, а цену возьмут — втридорога. Я вас сама накормлю!
— Да мне не себе! — рассмеялся доктор. — Мне вакцину делать. Я потом тебе расскажу. И покажу. Ты лучше пока за больными смотри: хинин по ложке каждые шесть часов давай, воду только кипячёную, температуру тела измерять. Ну ты и так без меня все прекрасно знаешь, что делать.
Аглая поджала губы, но спорить не стала.
Доктор схватил саквояж и шагнул во двор, где Ефим, запрягая кобылу, пыхтел самокруткой. Телега, скрипя, домчала его до станции, и поезд, окутанный дымом, понёс в город, где ждали аптека, лавка и Гробовский.
Приехав в город, Иван Палыч не теряя времени, двинул в аптеку на Соборной. Повезло. Старик-аптекарь, с очками на кончике носа, выслушал его, порылся в ящиках и выложил на прилавок необходимое: агар в бумажных пакетах, формалин в тёмной склянке, спирт. В мясной лавке через дорогу, доктор взял говяжьи кости и солод для бульона, а в хозяйственной — стеклянные сосуды и пипетки.
Уже ближе к полдню поспешил в госпиталь, к Гробовскому.
— Уже не удивляюсь вам, Иван Палыч! Как к себе домой! — улыбнулся Гробовский, отложив газету. — Опять с новостями? По глазам вижу, что с новостями! Да присаживайся, мне даже интересно. Ну, выкладывай.
Доктор не стал ничего утаивать и рассказал всё: про Андрюшку, что вырезал печать и подделал подпись; про «дядю» Сильвестра; про схему с морфином; про накладные, проданные Субботину, что затарился в аптеке Евтюхова.
А Гробовский, щурясь, слушал.
— Паршивое дело, Иван Палыч, — заключил он, когда рассказ был изложен. — По всему видно, что Сильвестр — скользкий, как угорь. Слова пацана против него — пшик, он, как ты и сам догадался, тут же в отказ пойдёт, Андрюшку подставит. Это я по опыту знаю. Такие жулики мать родную продадут, лишь бы себя спасти. Улик нет, а Лаврентьев без них и не чихнёт. Сильвестр, небось, в уезде связи имеет. Субботина прижать проще, на него свидетель есть авторитетный — аптекарь. Он и подтвердить, что этот самый господин отоваривал у него морфин. А вот с Сильвестром… Кстати, как у него фамилия?