Доклад о взятии отпечатков произвел на поручика сильное впечатление.
— Бонбоньерка, говорите? Завернуть! Сам, собственным руками… Ну, Анна Львовна, хитра-а… Вернее, это ты, Иван Палыч — хитрец. Та-ак… Теперь — время. В город, часом, сегодня не собираетесь?
— Да за бензином надо бы… А то уже…
— Вот и отлично! Завезете бонбоньерку знакомому уже вам господину… Адрес помните?
— Ну да.
Вынырнув из-за угла, рядом вдруг остановились обычные крестьянские сани. Спрыгнул с соломы длинноволосый человек лет тридцати пяти, в форменной шинели министерства путей сообщения:
— Иван Павлович! Господин доктор… А я к вам!
— Господин Марков⁈ Викентий Андреевич, — доктор узнал станционного телеграфиста. — Что? У вас на стации что-то случилось? Поездом кого-то переехало?
— Ох, господин доктор, не шутите так! Случилось. Даме одной плохо. С проходящего поезда!
— Ну что ж, поглядим… Прыгайте на багажник! Да крепче держитесь — едем! А с вами, господин Гробовский — до завтрашних процедур.
И снова рев двигателя. И ветер в лицо! А в душе — песня:
— Я свободен, словно птица в небесах!
Слава Богу, ничего страшного на станции не оказалось. У пожилой дамы оказалась обычная мигрень. Могли бы и сами, на станции, справиться — нюхательная соль, нашатырный спирт, камфора в станционной аптечке имелись.
Ну, вышло, как вышло…
Быстро приведя даму в порядок, Иван Палыч завел мотоцикл и ходко покатил в город, старясь держаться наезженного санями следа.
Наступившее утро выдалось снежным и серым. Пахло вчерашним щами и новенькой амуницией, недавно полученной становым. Гробовский как раз разливал чай, когда кто-то заколотил в ворота. Послышался истошный крик.
— Полиция! Господин пристав!
— Случилось что? — встрепенулся, вскочил Лаврентьев.
На двор выбежали оба.
Распахнув калитку, становой взглянул строго:
— Кто таков? И чего орешь так?
— Я это… Митька я… Со станции, помощник…
Подросток. Лет пятнадцати. Лохматый, испуганный, запыхавшийся.
— Понял, что Митька. Не ори. Говори толком!
— Там это… У станции, недалече… Случилось!
— Что случилось то?
— Дохтура с мотоциклетом убили! Ивана Палыча! С ружья стреляли. Прямо с мотоциклетом он и того — в прорубь… Верно, случайно — охотники. А может и не случайно… В общем, убили доктора…
Глава 7
— Да ты что такое говоришь, щенок⁈
Гробовский аж подскочил со стула, при этом опрокинул чашку с чаем, но даже не заметил этого. В выражениях не стеснялся.
— Это что, шутки такие? Я тебя за такое…
Поднялся Лаврентьев, сказал:
— Алексей Николаевич, успокойтесь пожалуйста. Не горячитесь. Сейчас все выясним.
И скрестив руки на груди, очень строго обратился к гостю:
— Доложить по форме, как положено. Без вот этих эмоций и прочего. Только суть.
Паренек явно растерялся. Откашлявшись, начал говорить, выдавливая каждое слово:
— Я… Митька… На станции помощник я… У станции, недалече… Случилось. Грохнуло. Дохтура с мотоциклетом убили. Урядник становой пошел проверить, говорит там Иван Палыч, доктор из Зарного. Становой его знает — читал в газете, да и на приеме был. С ружья стреляли, в прорубь он… с мотоциклетом… Охотники, наверно, случайно… — и вдруг задумавшись, произнес вслух: — Хотя, какая там охота? Никогда там не ходили.
— Вот так дела! Убили… — выдохнул Гробовский, явно обескураженный такой неожиданной новостью. И махнул Лаврентьеву. — Хватит рассиживаться. Поехали, выясним всё. Митька, с нами поедешь, дорогу покажешь. Живо.
Взяли фаэтон, рванули к станции. Всю дорогу молчали и лишь Митька, явно нервничающий в такой компании, все откашливался, словно намереваясь что-то сказать важное, но так и не говоря.
У станции, в низине, всегда было холодно. Местные говорили, что именно здесь зима пережидает лето, спрятавшись под корягами у крутояра. Поэтому в любое время тут морозило. А уж к осени и вовсе начинало подмерзать по настоящему. Текла река — скорее даже речушка, мелкая, — Стыльня, медленно, лениво. По краям холод уже успел прихватить ее льдом.
— Ишь ты, холодно то как! — передернул плечами Лаврентьев, спрыгивая с фаэтона.
Ветер сразу же принялся студить спины подъехавших.
У реки толпились зеваки — бабы в платках, мужики в тулупах, мальчишки шмыгали под ногами. И все по мышиному перешёптывались.
— Вроде дохтур, говорят…
— С ружья, в спину…
— Мотоциклет точно его, Палычев…
Само тело уже достали из воды и оно лежала на берегу, правда лицом вниз.