— Вот ведь черт… — совсем тихо произнес Гробовский.
Кто-то крестился, кто-то тыкал пальцем в лёд. Лаврентьев шагнул вперёд. Толпа расступилась, бабы заохали, мальчишки притихли, и пристав, нахмурившись, склонился над телом.
Человек в пальто, тёмном, лежал ничком на льду, поэтому лица видно не было, кровь, алая, растекалась по снегу. В спине зияла дыра.
— Картечью? — спросил Гробовский.
— Похоже на нее. Близко били. В засаде что ли сидели?
Лаврентьев огляделся. Рядом, наполовину в проруби, блестел мотоцикл — «Дукс», с зацепами на шинах. Гробовский подошел, замер. Его бледное как снег лицо дрогнуло и он севшим голосом прошептал:
— Как у Ивана Палыча… Точь-в-точь…
Достал из внутреннего кармана портсигар, закурил. Шагнул ближе к трупу.
— Вот ведь, черти их раздери! — выругался он, глубоко затягиваясь.
Лаврентьев повернулся к Гробовскому, растеряно спросил:
— Неужели… в самом деле убили доктора?
Вопрос повис в воздухе. Лаврентьеву никто не ответил и он повторил:
— Петр Николаевич, нежели Петрова того…
Гробовский вдруг вспыхнул, стиснул зубы. Он, словно злясь на себя, на свою нерешительность, что позволила поверить в смерть друга, рванул к телу. Толпа ахнула, бабы заохали, но поручик, не глядя на них, склонился и, сжав края пальто, резко перевернул тело. Лицо, белое, как присыпанное мукой, с застывшими немигающими глазами, смотрело в небо. Это был не Иван Палыч.
Гробовский, отшатнувшись, выдохнул:
— Не он…
Лаврентьев, словно не веря спутнику, вгляделся в лицо и с ноткой радости, повторил:
— И в самом деле не он!
Потом злобно зыркнул на Митьку.
— Ты это чего тут… дезинформацию разносишь?
Тот лишь пожал плечами.
— Неужели не видишь, что это не доктор? — продолжил строжиться Лаврентьев.
— А кто? — пискнул Митька.
Лаврентьева этот вопрос застал врасплох, нахмурившись, он опустился на колено, осторожно ощупали карманы пальто. Из внутреннего вытащил размокшую бумагу, сложенную в двое.
Аккуратно развернув, пристав поднёс его к глазам, подслеповато прочитал:
— «Билет участника испытательного пробега до Москвы, выдан господину Степану Григорьевичу Воронову, механику товарищества „Нобель и Ко“».
Гробовский переглянулся с Лаврентьевым.
— Испытателя грохнули, — произнес Митька.
— Понимаешь, что это значит? — шепнул Гробовский своему спутнику.
Тот кивнул, и еще тише ответил:
— Кто-то хочет убить нашего доктора.
Фаэтон стремительно въехал в село не хуже гоночного болида. Вздымая снег, остановился у больницы. Лаврентьев спрыгнул первым, следом, запахнув шинель — Гробовский. Их сапоги гулко застучали по крыльцу. Дверь распахнулась, и они, словно вихрь, ворвались в смотровую.
— Иван Палыч! — громоподобно крикнул Гробовский.
— Доктор! — в тон ему рявкнул Лаврентьев.
— Вы чего, господа, словно на пожар⁈ Что стряслось? — испугалась Аглая, отскочив к стене, чтобы внезапные гости ненароком не задавили ее.
— Где доктор⁈ — спросил Гробовский. — Он жив⁈
— Господь с вами! — перекрестилась Аглая. — Живой, что ему сделается? В лаборатории он, возится со своими склянками. Да вы чего, господа, белые, как снег? Случилось что? Неужели понос у вас? Это тиф! Так и знала — подхватили!
— Не тиф! — отмахнулся Лаврентьев. Его лицо, до того хмурое, разгладилось.
Гости, не сговариваясь, рванули к кладовой. Сапоги вновь загромыхали по коридору, пугая и без того ослабленных пациентов.
Иван Палыч сидел за столом, сплошь уставленным мензурками и склянками и при свете керосинки сосредоточенно переливал какую-то жидкость из одной емкости в другую. Увидев взмыленных гостей, растерялся. Но едва понял, что те в верхней одежде, строго крикнул:
— Стоять на месте! Не заходите, господа! Тут чистота важна, стерильность! А то занесете мне с улицы бацилл!
— Иван Палыч…
— Выйдите! Прошу вас!
Гробовский замер. Потом, увидев вполне себе живого доктора, растянулся в улыбке.
— Живой! — он похлопал Лаврентьева по плечу. — Иван Палыч, дорогой, выйди, братец, на минуту. Вопрос важный, не терпит.
Лаврентьев добавил:
— Дело и в самом деле срочное, доктор. Поговорить надо.
Иван Палыч, нахмурившись, глянул на гостей внимательней. Поняв по их лицам, что разговор и в самом деле не терпит отлагательство, вытер руки и вышел.
— Что у вас, господа, умер что ли кто-то? — с трудом сдерживая ворчливый тон, спросил он — сейчас было самое время подселять на агар первую партию бактерий, а тут… разговор.