— Что ж, удачи, святой отче!
— Иван Палыч! — встрепенулся отец Николай. — А вы, случайно, не в город?
— В город. Что-нибудь вам привезти?
— Да… если возможно… Фотопластинок бы пачку… Там знаете, в центральном ателье на Первой Дворянской…
— Да знаю, привезу!
— Только вот я без денег сейчас…
— Ничего! Привезу — сочтемся.
Мотор. Плавный ход. Чуток скорости. Закружил позади снежок…
Первая дворянская, — переключай передачу, вдруг подумал Артем. — Интересно, как она будет называться уже через год? Первая Крестьянская? Первая Пролетарская? Хм… Первая Советская, скорее всего…
И еще… Гробовский, Лаврентьев, отец Николай… земские… Что с ними со всеми при советской власти будет? Наверное, ничего хорошего… Впрочем, время еще есть…
Иван Палыч управился с делами часа за три и, когда вернулся в Зарное, едва только начинало темнеть. Вот что значит — личный транспорт! Ах, господин генерал-губернатор, как же ты с мотоциклетом-то удружил!
Услыхав треск двигателя, выскочила на крыльцо Глафира. Красивое личико ее выглядело озабоченным.
— Ой, Иван Палыч! У нас тут такое!
— Что? — доктор быстро взбежал на крыльцо. — Что случилось? Снова ревизия? Или умер кто?
— Да нет! — девчонка вдруг расхохоталась так заразительно-весело, что и доктор невольно улыбнулся в ответ.
— Там больной ваш… Ну, который всегда… Господин Гробовский…
— Что? Что с ним?
— Только что весь мокрый пришел!
— Что значит — мокрый?
— Да поглядите, Иван Палыч сами. Он там, в смотровой…
Загляну в смотровую, доктор едва смог сдержать смех. Мокрая шапка, уныло повисшие усики, возмущенно-затравленный взгляд… Брошенное на топчан мокрое пальто поручика исходил паром.
— Вы что, Алексей Николаич, в реку упали?
— Да в какую там реку!
Гробовский смущенно махнул рукой, а дальше объяснял путано и не очень понятно:
— Я к ней… с чистым сердцем… Понимаешь, Иван? А она… Она — водой! Окатила из кадки! А я ведь только в предбанник заглянул… Проходил мимо… Услыхал, понимаешь, крики! Думал — плохо кому? Вот, дверь и дернул… А они как завизжат! Ох, они…
— Да, кто они-то?
— Девки! Аглая… и еще с ней какая-то срамница… Я заглянул, а они…
— Водой! — наконец, поняв, доктор не сдержал смех. — Из кадки! Ой, Алексей Николаич! Еще повезло, что не кипятком. Аглая уж девчонка такая — за себя постоять может!
— Да я знаю, что… такая… — взгляд поручика неожиданно потеплел. — Пойми, Иван… Я вот с тобой… с тобой посоветуюсь…
А-а-а!
Тут только до Артема, наконец, дошло! Похоже, кто Алексей Николаевич-то — того… К Аглае неровно дышит! Да, не похоже, а так и есть! То-то он по два раза на день захаживает… И началось все — с пирожков, с калиток. А, может, и раньше — когда Гробовский лежал раненый, а Аглая за ним ухаживала.
— Понимаешь, Иван, — заметно волнуясь, продолжал поручик. — Я ведь с девушками… с женщинами… Ну, опыта почти никакого! В реальном разве что… но так, по-детски… Ты вот, я вижу, с Анной… Ну, подсказал бы чего!
— Ох, Алексей Николаевич… — доктор сострил самое серьезное лицо. — Любовь — штук тонкая и мало постижимая. У каждого — по-своему, да.
— Да я понимаю… Однако же, мне уже тридцать три. Христа возраст… Аглая бы очень даже… — горестно вздохнув, Гробовский махнул рукой. — Теперь-то вот — что делать?
— Так извиниться, всего-то и дел! — хохотнув, посоветовал Иван Палыч.
— Тебе легко говорить… А когда без опыта…
— Кстати, цветы-то я вам купил! И вот — сдача…
— Цветы… Слушай, Иван… Давай, я лучше теперь завтра приду… А цветы — оставлю. И ты ей это… объясни, попытайся…
— Да уж попытаюсь, что с вами делать! Однако, сразу скажу, Аглая — девушка серьезная!
— Так это ж и хорошо!
Пришедшая вечером Аглая не обратила на цветы абсолютно никакого внимания. Что и понятно: деревенские девки — не городские рафинированные барышни — какие там цветы? Ленты в косу, брошки, заколки — вот это другое дело. А цветы… Это городским фифам.
Между прочим, в том же магазинчике «Fleurs de Paris», доктор купил и три розы для Анны Львовны, отвез сразу после Гробовского. Учительнице подарок понравился. И даже весьма. Ну, так на то она и барышня!
Что же касаемо Аглаи…
— Сидим мы с подружкой, с Феклой… да знаете вы ее… Напарились — в предбаннике — песни поем! Мы всегда поем в баньке-то… Фекла ка-ак затянет… И тут какой-то аспид, просьи, Господи — в дверь! Ну, мы и… Уж потом разглядела — Гробовский… Вот же ж старый черт!