Пепел оседал на снег, смешиваясь с грязью. Дым всё ещё стелился над площадью, заволакивая Зарное. Полыхавший купол рухнул, и теперь лишь тлеющие брёвна, как кости, торчали вверх.
Пожар потушили, собрались возле дороги. Толпа крестьян, притихшая, жалась друг к другу, молча смотря на сгоревшую черную церковь. На батюшку же глядели украдкой, опасливо, а то и вовсе не смотрели, словно боясь гнева высших сил.
— Кто поджёг, батюшка? — тихо спросил доктор.
Священник покачал головой.
— Не знаю, Иван Палыч… В дверь заколотили, как обезумевшие. Я подошел, слышу мужики пьяные. Ор стоит. Ничего не понимаю. Потом керосином запахло. Потом пыхнуло все. За минуту все огнем! Деревянная ведь церквушка, как спичка! Я кинулся иконы спасать, а оно вокруг все как давай гореть! Потом ты пришел…
Священник задумался.
— Хотя, постой. У поджигателя палец должен быть ушиблен хорошо. Этот бандит ведь руку засунул в засов, дверь когда хотел открыть, а я ему по руке подсвечником и съездил. Да по левому пальцу заехал хорошо, до крови. Ободрал знатно, ироду! Вот ведь что с церковью сделал!
Отец Николай бесшумно заплакал, сотрясая плечами.
Доктор не стал докучать ему в его горе и отошел в сторону. Увидел в толпе знакомое лицо.
— Фома Егорыч! — позвал он мельника.
Из толпы, робко, как мышь, протиснулся мужичок.
— Иван Палыч, здоров будь! — сказал он, протягивая руку. — Видал, что творится? Ужас!
— Видал, — кивнул доктор. И приглядевшись к совиным круглым глазам мельника, тихо спросил: — А ты чего видал?
— Да разного, — так же тихо ответил мельник, воровато оглядываясь, будто ожидая, что-то кинется из тьмы.
— Говори, Фома Егорыч, — доктор понял, что мельник кое-что видел. Приметливый старичок, многое подмечает. — Что знаешь?
Тот нервно сглотнул, потирая руки.
— Так ведь в трактире сегодня с самого утра Митрия поминали, что при стрельбе погиб. Мужики собрались. Сильвестр самогонку выставил, да щедро так, два ведра. Напились — страх, до чёртиков. Дык оно и понятно — дармовое все. А потом ссора пошла. Одни, значит, говорят: «Митрий — варнак, дурак, сам на пулю напросился, полиция по праву его пристрелила». Другие — в крик: «Да его полицаи зря грохнули! Человек был, а не зверь! А с ним вот как!» Слово за слово — и давай меситься! Кулаками, бутылками, табуреты в щепки. Тех, первых, что за полицаев, оттеснили к дверям, а там, у трактира, и вовсе колотить начали.
— Интересно… — протянул доктор, вспоминая слова пристава Аркадия Борисовича — тот предупреждал, что может что-то подобное начаться. Как в воду глядел.
— Мужиков подтянулось — человек десять, — продолжил рассказ Фома Егорыч. — Неразбериха, крик, мат. Те, кого били, в сторону леса побежали, где церковь. А за ними — толпа, в злобе. Я сзади шёл, заглянул… видел, как они к церкви ломились. Двери колотили, орали: «Открывай, гады!» Думали, что те туда спрятались. Но батюшка, видать, заперся. А потом… солома у крыльца вспыхнула. Кто-то папироской ткнул, не то случайно, не то со зла. Огонь — враз, как порох. Как поняли, что натворили, — разбежались кто куда. Вот тебе и дела.
Иван Палыч замер, кровь в висках застучала.
«Солома? Папироска? — подумал он. — А запах керосина, который батюшка учуял? Что-то тут нечисто».
— А керосин? — прямо спросил доктор. — Керосин подливали?
— Керосина… не видал, Иван Палыч. Я ведь рядом не стоял — в такой суматохе мне ни к чему, еще ненароком заденут. А я человек старый, мне много не надо — табуреткой дадут по голове и я на тот свет. Это вон об лоб Якима можно поросят забивать, ему ничего не сделается. А я человек маленький.
Мельник вдруг задумался.
— Иван Палыч, ты что, думаешь специально подожгли?
— Пока ничего не думаю, — холодно ответил тот. — И ты ничего никому пока не говори.
— Понял.
Нужно было найти Гробовского и Лаврентьева. И как можно скорее. Дело это пахло не керосином, а кое-чем позловонней.
Однако угасший пожар на церкви будто переместился в другое место…
Робкий шёпот, будто ветер, прошелся по толпе. Баба в ситцевом платке, ткнув пальцем в сторону развалин, пробормотала:
— Не к добру это… Церковь спалили, грех какой!
Мужик с чирьем на носу, стоявший рядом, сплюнул в снег:
— Не само загорелось, поди. Подожгли, сволочи!
— Да кто поджег? Что такое говоришь, Юрий?
— Да то и говорю! Полицаи и подожгли — чтобы драку унять.
— Верно Юрий Егорыч говорит! Они и подпалили! Уже и вволю помахать кулаками нельзя в собственном селе! Раньше забава была — стенка на стенку, мужики силой мерились. А теперь что? Чуть что — сразу церкви жгут, ироды!