Прокопий Данилыч кивнул.
— Сделаем, доктор. А… выживут они? Журавлевы-то?
Иван Палыч, закрывая саквояж, замер. Говорить правду не хотелось. А она была не очень хорошей. Левомецитин еще не изобретен. Ампицилин — тоже. Цефтриаксон — тем более. Цефотаксим, амоксициллин, пенициллин, ципрофлоксацин… ничего этого нет! Ни-че-го! И чем тут лечить, прикажите? В пору вспомнить про живицу и скверну.
— Шанс есть, Прокопий Данилыч, — ответил доктор. — Если всё сделаете, как сказал, и если зараза дальше не пойдёт. Я в Зарное вернусь, телеграмму в уезд пошлю. Держитесь. А пока — помогите добраться до Зарного обратно. И в лесок заглянем — там мотоцикл мой остался. Только это… у вас ружье есть? С собой возьмите — на всякий случай…
А Зарное окутало предрассветной тишиной. Небо едва тронулось алым на востоке. Красота!
Иван Палыч добрался под утро (староста долго запрягал кобылу, да еще и с мотоциклом пришлось повозиться, чтобы запереть его на телегу), продрогший до костей. Телега осталась у околицы, а Иван Палыч пошел в больницу распорядиться, чтобы согрели чай — отогреть Прокопия Данилыча.
Доктор вошел внутрь, думая, что вряд ли встретит кого-то — обычно к этому раннему часу все спали, даже те, кто должен был нести дежурство.
Но Аглая не спала. Она стояла у стола и выглядела так, будто и вовсе не ложилась, а простояла у этого самого стола всю ночь. В руках она сжимала тряпицу, пахнущую йодом. Увидев доктора, санитарка устало улыбнулась.
— Иван Палыч! Слава богу, вы вернулись! Я тут набегалась за всю ночь. Такого навидалась — ужас!
Иван Палыч поставил саквояж на пол, спросил:
— Аглая, что стряслось?
— Всё сделали, Иван Палыч, как вы велели. Людей послала Анне, чтобы та детей к реке не пускала, про воду кипяченную тоже всем рассказала — спасибо девкам, помогли. Но… Фроська… Фроська слегла!
— Какая Фроська? Постой, та самая, которая про болезнь рассказала?
— Ну! — кивнула Аглая. — Вон, лежит в палате, где Юра был.
— С чем слегла? — настороженно спросил доктор.
Аглая шагнула ближе и прошептала, словно боясь, что слова оживут:
— С этим… как его? С брюшным тифом, Иван Палыч. Жар у неё, живот крутит, и… кровь, как в Рябиновке. Беда в Зарное пришла…
Глава 2
— Говоришь, Фрося сейчас, где Юра был… Это правильно, Аглаюшка! Пусть там она и лежит — карантин.
Доктор вдруг застыл, задумался, по привычке поправляя несуществующие очки на носу. Когда-то носил… там, в той жизни… Потом сделал операцию, а привычка осталась… не всегда, только, когда сильно задумывался или нервничал.
— Аглая, карантин — это… — врач снова замялся, прикидывая, как лучше и легче объяснить.
Девушка неожиданно хмыкнула. Веснушчатое, круглое, с высокими скулами, лицо, покрылось легким румянцем, карие глаза сверкнули:
— Иван Палыч! Я знаю, что такое карантин. Вы ж сами говорили! Да и Анна Львовна рассказывала.
— Вот ведь голова дурная! Запамятовал! — улыбнулся доктор. — Ну, что пойду, погляжу на Фросю. Да, надо бы ее переодеть… хоть во что-нибудь, а ее одежду сжечь! Ну и, Аглаюшка, про маску марлевую не забывай. И девушкам своим скажи. Чтоб осторожней. Обработка больницы тоже теперь на первом место, очень важно.
Местные девчонки, младшие подружки Аглаи, безвозмездно помогали больничке — мыли полы, ухаживали за ранеными под зорким руководством все той же Аглаи. Вообще же, доктор всерьез подумывал выбить в земстве еще одну ставку санитарки, оформить на нее кого-то из девушек, а жалованье делить на всех. Добровольные помощницы приходили то втроем, то вчетвером — двадцать рублей очень бы для них было неплохо, даже если поделить. А что? Пять рублей получал в здешнем трактире половой! Правда, у того, наверняка, имелись и другие возможности и поправить свое положение. Те же чаевые, да и… Тут чуток не долил, там вместо дорогой «белоголовки» плеснул, что в полтора раза дешевле — «красненькую»… Да, да, водку в трактире все так же втихаря продавали, несмотря на военный «сухой закон».
Все-таки, удачно и вовремя он лекции провел девушкам. Те теперь хоть немного больше знали в санитарном деле и очень сильно помогали. Тем более. Когда назревало такое.
Навестив новую больную, доктор тщательно вымыл руки и, усевшись за стол в «смотровой», принялся заполнять журнал.
— Каллистратова Ефросинья, тридцати с лишком лет, крестьянка села Зарного… Предварительный диагноз — брюшной тиф. Терапия…