— Она… — покивал поручик. — Негодяй бросил ее с неделю назад. А до того активно пользовался… Даже обещал жениться!
— Вот же бесчестный человек! — поддакнула Аглая. — Действительно — негодяй… А свиду казался галантным.
— А Гвоздиков? — доктор потеребил переносицу. — С ним как?
— Не явился на назначенную мной встречу, — сухо прокомментировал Алексей Николаич. — Так случается — чужая душа потемки. Что ж, будем искать… Как и Штольца. Эх! Если б не эти черти из контрразведки! Все выходцы из лучших семейств… А толку? Работать не умеют совсем! Всю операция едва не завалил, что б их…
Здесь поручик не сдержался, добавил несколько слов… от коих обычно в присутствии Аглаи воздерживался. Аглая на это нисколько не смутилась, напротив, кивнула:
— Вот все больше в вас человеческого просыпается, Алексей Николаевич! Народного.
На следующий день, уже с утра, доктора вызвали в земскую управу срочной телеграммой! Её принес самолично станционный телеграфист Викентий.
— Да что там у них случилось-то? — собираясь, ругался доктор. — Опять какая-нибудь очередная проверка? Аглая, приём на сегодня отмени. Пациентам дай назначенные лекарства… А Василием я сам, как приеду — займусь. Если будет хуже — коли морфий.
— А лекарства?
— Ни вздумай! Только я сам, — он произнес это чуть жестче, чем ожидал, поэтому добавил мягче: — Очень серъезное лекарство у него, так что только под мою ответственность. Если что случиться… я сам отвечать буду.
Аглая ничего не сказала, лишь перекрестила его.
Верный «Дукс», рокот двигателя, снег в лицо! Вот и городские улицы… Управа…
— Чарушин вас ждет, Иван Палыч! — не вынимая изо рта дымящейся папиросы, секретарша махнула рукой.
Доктор толкнул дверь:
— Можно, Виктор Иваныч?
— Заходи, Иван Палыч, заходи… — отрешено покивал Чарушин. Выглядел он расстроено.
— Опять на тебя бумага, Иван Палыч! На этот раз — из контрразведки!
— Отку-уда?
— Да ты садись, читай…
Буквы в глазах прыгали.
«Есть основания полагать… документы на вакцину протии тифа… были переданы германским шпионом Штольцем… в обмен на сотрудничество… Постоянно общались… Продлил медицинскую справку… Может быть причастен к взрыву бронепоезда 'Святогоръ».
— К взрыву? Бронепоезда? Я? Совсем с ума посходили!
Глава 19
— Серьёзная бумага, Иван Палыч, ты и сам это понимаешь, — Чарушин потер виски.
— Виктор Иваныч, да это же полная чушь! — доктор кинул телеграмму на стол.
— Иван Палыч, да я это и без тебя знаю! — Чарушин стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнула чернильница. — Чушь! Полная чушь! Ты — и шпион? Да ты меня от смерти спас, считай, когда в меня стреляли. Какой к черту шпион?
Он аккуратно взял телеграмму, спрятал ее в ящик стола.
— Но ты сам понимаешь, что бумага поступила — очень серьёзная, как я сказал, бумага. И мне нужно реагировать на нее — иначе самого в шпионы запишут.
— Реагировать? — напрягшись, произнес Иван Палыч.
Чарушин скорбно молчал и было лишь слышно, как стучит в коридоре печатная машинка.
— Виктор Иванович, — наконец нарушил тишину доктор. — О чем вы говорите?
— Обвинение в шпионаже от контрразведки — это не шутки. Признаться, я и показывать тебе эту бумагу не должен был, так, по дружбе показал, чтобы ты в курсе был. Так что если что — ты ничего не видел.
— Не видел, — тут же кивнул доктор.
— А выбора, признаться, у меня и нет.
Чарушин встал из-за стола, прошел из угла в угол, словно тигр в клетке. Дрожащей рукой вытер пот со лба.
— Иван Палыч, я отстраняю тебя от земского докторства… Прости.
— Что⁈
— Успокойся. Я верю тебе, Иван, — начал Чарушин, глядя в стол. — Ты Зарное от тифа вытащил, днём и ночью в больнице. Но… — он поднял глаза, и в них мелькнула смесь вины и бессилия, — бумага из контрразведки. Серьёзная. Подписи, печати. Вакцина твоя, лекции в Петрограде, Штольц еще, подлец этот, рядом крутился — всё им подозрительно.
— Подозрительно? — прорычал доктор. — Я Гробовскому про Штольца сказал! Про зелёные канты, про снимки завода! Не молчал, не скрывал. Бронепоезд спасли, а теперь — я виноват?
Чарушин лишь пожал плечами.
— Ладно, черт с ним, пусть что хотят думают, — махнул рукой доктор. — Но Виктор Иваныч… Зачем отстранять то? У меня люди, у меня село, у меня пациенты…
— Иван, иначе поступить не могу. Это отстранение… Ты же умный человек, ты должен понимать, что это фикция, — сказал он тихо, почти шёпотом, оглядываясь на дверь. — Я должен подписать бумагу, отреагировать, иначе хуже будет. Но ты лечи, Палыч. В больнице, тихо, — лечи. И слово тебе никто не скажет. Я глаза закрою, и другим скажу, чтобы помалкивали в тряпочку. Что же я, совсем ирод, чтобы целое село без врача оставлять? Лечи. Только сам шибко не высовывайся. А там время пройдет — и образуется все. Я уверен.