Артём вытер взмокший лоб — Аглая хорошо натопила комнату.
— Готовьте сани, Никодим Ерофеич. Вези Василия домой. Аглая, морфий на ночь поставь ему, чтоб спал спокойно… — Артем глянул на девушку и смутился. — Извини, Аглая, теперь не я главный в больнице, привык приказы раздавать…
— Ну что вы, Иван Павлович! Вы, вы главный! — замахала руками та. — И плевать я хотела на всякие там бумажки и приказы. Будет сделано — схожу, поставлю. Мне как раз к Никодиму нужно — скребок сломался, починить надобно.
— Починю, Аглаюшка! — просиял кузнец. — Или лучше новый смастерю. Я тебе тысячу скребков сделаю, из стали, из хорошей!
Он схватил Аглаю, осторожно приподнял и принялся кружить в танце, а Василий, видя такое, звонко рассмеялся.
Сумерки окутали Зарное. Никодим с Василием уехали почти сразу же, решив не откладывать лечение домашним уютом на потом. Иван Палыч ходил по комнате, то и дело заглядывая в окно — не едет ли кто?
— Все будет хорошо, — произнесла Аглая, видя волнение доктора.
Иван Палыч лишь рассеянно покивал на это. И вновь глянул в окно.
Когда скрипнула дверь доктор уже был в таком отчаянье, что готов был вновь вернуться в город.
— Иван Палыч! — раздался знакомый голосок.
В горницу вошла Анна, бледная, в пальто с оторванной пуговицей… но живая. Глаза её блестели, улыбка дрожала.
— Иван Палыч… — шепнула она, шагнув к нему.
Артём, не сдержавшись, обнял её, тепло, крепко, будто боялся, что исчезнет вновь.
— Анна… — выдохнул он, — слава Богу, ты цела!
— Жива, что с ней сделается? — улыбнулся Гробовский.
И прошел в глубь комнаты, ближе к Аглае.
— Что случилось? — спросил у девушки Иван Палыч.
— Гвоздиков… подлец этот, — начала Анна. — Прямо из школы увёз. Я тетрадки проверяла, а тут он ввалился, в дохе, с наганом. Схватил, связал, в сани — и в какой-то сарай за городом. Там сыро, темно, верёвки… Думала, всё, не выберусь. Но Алексей Николаич пришёл, как ангел!
— Не ангел, Анна Львовна, а сыскарь, — усмехнулся он, усаживаясь за стол. — Да и не только это моя заслуга. Иван Палыч сильно помог. Если бы не он, не взяли бы мы преступную группу эту. А теперь… Допрыгались, голубчики! Сильвестра наверняка расстрел ждет, а Гвоздиков… Срок ему светит немалый — за похищение человека, да за пособничество Сильвестру. Повезет, если десятку дадут. А так — все пятнадцать светит. Не с той компанией он связался.
— Спасибо, Алексей Николаич, — произнес Иван Палыч. — За то, что Анну освободили.
— Лаптем щи не хлебаем! — рисуясь перед Аглаей, произнес Гробовский, доставая папиросу. Но глянув на строгую Аглаю (в больнице не курят!), тут же смущенно убрал. — Анна Львовна цела, теперь в управу поедем, показания снимать. Но это завтра.
Анна кивнула.
— Иван Палыч, я так боялась…
— Все позади.
— Все — да не все, — после паузы произнес Гробовский. — С контрразведкой нужно еще решить вопрос. Семёнов это — человек принципиальный, знаю я его по общим знакомым.
— Удалось поговорить с ним?
— Удалось, — кивнул Гробовский. — Хочет он до конца дело довести.
— Что это значит? — насторожился Иван Павлович.
— А ничего хорошего. Остается нам всего ничего: молиться, чтобы самого Штольца они поймали. Тогда только дело закроют и тебя не тронут.
— Или самим поймать этого шпиона, — тихо добавила Анна Львовна.
На следующее утро поехали в город. У Гробовского по этому случаю даже бумажка с печатью имелась на Ивана Павловича — мол едет в город по особому разрешению, для дачи свидетельских показаний по делу Сильвестра. Чтобы всякие там контрразведчики кровь почем зря не пили.
У следователя пробыли долго, заполняли бумаги, писали показания. Потом, когда освободились, решили прогуляться — оставалось еще время. Гробовский технично отстранился, сказав, что нужно еще кое-что уладить, оставив Анну Львовну и Ивана Палыча наедине.
Зимний день выдался на диво ясным, солнце искрилось на снегу, мороз щипал щёки. Иван Палыч и Анна Львовна прогуливались по главной городской улице. Анна улыбалась, все смотрела на доктора и никак не могла насмотреться. Потом, вдруг залившись веселым смехом, сказала:
— Знаете, Иван Палыч, в том сарае, пока Гвоздиков меня стерёг, я не за себя боялась. За вас! Сильвестр, поди, вас доконать хотел, я ж поняла, к чему всё шло. А вы, смотрите-ка, целёхонький!
Артём улыбнулся, поправил шапку.
— Целёхонький, Анна Львовна, что мне сделается? А вы, значит, за меня тряслись? Ну, это я должен был за вас… — он понизил голос, шутливо, — сердце не на месте было!