— Не очень-то я люблю жандармов, — поежился унтер. — Однако, ради дела… Всё сделаю! Но вы… вы зря не рискуйте! Вам под пули не надо лезть. Пусть лучше пристав — у него служба такая.
Кивнув, Шафиров тут же ушел. Сгинул, растворился в собравшейся на площади толпе.
— Надеюсь, я в нём не ошибся, — прошептал про себя Артём.
Рассматривая лежавшие на лотках рождественские подарки, селяне ругали власть, войну и спекулянтов. Буквально с каждым днём жить становилось всё хуже, дороже и безысходнее. И выхода впереди не виделось никакого. По крайней мере, с этой властью… Кстати, точно так же считали и в Думе! Мало того — и в армии. В воюющей армии!
Из трактира Штольц так еще и не вышел. Что же, и вправду — обедал? А почему бы и нет? А, может, просто снял комнату на втором этаже — отдохнуть, отоспаться… Если так — очень хорошо!
Всё же решившись, Иван Палыч загляну в трактир, благо народу у прилавка толпилось много. Повезло, обязанности полового нынче исполнял Андрюшка! Ну, а кому же еще? Дядька ж теперь здесь — хозяин…
Доктор окинул быстрым взглядом залу. Штольца там не было! Чёрт! Неужели, упустил?
— Андрей! — улучив момент, негромко позвал доктор.
Подросток тут же подскочил, улыбнулся:
— Здрасьте, Иван Палыч! Тоже на ярмарку?
— Ага… Андрей, ты Штольца не видел? Ну, помнишь, раненый?
— Да помню… Видал, — покивал половой. — Только что у дядьки про Сильвестра Петровича спрашивал. Потом горестно так вздохнул и на двор вышел. Верно, в уборную…
— В уборную… Чемодан при нём был?
— Да. Старый такой. Потёртый.
— Андрей! А со двора можно в село выйти?
— Да запросто! Там ворота только на ночь и закрываются…
— Мм…
Выругавшись, Иван Палыч выбежал на улицу. Конечно же, Андрюшку поблагодарить забыл — не до того стало!
Чёрт! Всё-таки упустил! Ну, как же так? Как же…
Да так! Он же врач, а не сыщик! Его дело лечить, а не за немецкими шпионами гоняться.
Упусти-ил!
Отчаяние охватило доктора, в глазах потемнело… Правда, ненадолго. Выйдя на улицу и чуть отдышавшись, Иван Палыч быстро взял себя в руки. Да, Штольц сейчас ускользнул… Но он — в Зарном! А Зарное — не город, надолго не спрячешься. День — два, шпион обязательно выдаст себя. Или соседи еще раньше заметят.
Что ж теперь? В больницу! Вернуться к непосредственным своим обязанностям. Кстати, именно там, в больничке, и будут искать доктора пристав с урядником… Да тот же Гробовский! И Аннушка, возвращаясь со станции, вряд ли пройдёт мимо.
Впереди, за присыпанным снегом зарослями рябины, показалась больница… Что-то вдруг затрещало…
Мимо доктора, поднимая позёмку, пронёсся…
…родной мотоцикл «Дукс»!
В седле сидел…
Чёрт! Да Штольц же! И чемодан с ним… старый, потёртый… привязан к багажнику бельевой веревкой.
Нет… не может быть…
Теряя по пути шапку, доктор опрометью бросился в больницу… Еще теплилась надежда, что…
Нет! У крыльца мотоцикла не было. Остались одни следы…
Господи! А если та же Аглая пыталась задержать шпиона, и он её…
Дверь вдруг резко распахнулась, и на крыльце показалась… собственной персоной Аглая, живая и здоровая!
— Иван Палыч! — приподняв брови, девушка всплеснула рукам. — А я ж думаю — вы уехали! Слышала, как мотоциклет завели… Еще обиделась — чего же не зашли-то?
Ну-у… хорошо, хоть так…
— Штольц! Ты его не видела? Не заходил?
— Штольц? — Аглая удивилась ещё больше. — Да нет, не видала уж его целую вечность… Ой, к нам, кажется, пристав! И урядник с ним, Прохор… на коне!
Шафиров не обманул, всё исполнил, как надо. Конного урядника тут же отправили на станцию — телеграфировать обо всем. Лаврентьев же с доктором уселись в смотровой и стали держать совет.
— Мотоцикл! — не в силах сидеть, Иван Палыч взволновано мерил шагами комнату. — Теперь понимаю… Последняя его надежда! Все дороги нынче — его! И, знаете, все казачьи разъезды шпиона спокойно пропустят. Он же, наверняка, поедет под видом испытательного пробега… Ну, помните? Как тот убитый мотоциклист…
— И сразу — к линии фронта, — покивал Лаврентьев. — Хитёр. Или просто повезло — воспользовался тем, что имелось. Как бы то ни было, а надо ловить! Эх, жаль, у нас телеграф-то еще не везде… А дорог… это у нас мало, а чуть западнее — так полным-полно! И все хорошие, расчищенные! Кати — не хочу. А фронт — вот он, считай, что уже рядом.
Останавливаясь у окна, Иван Палыч угрюмо потер переносицу:
— Думаете, может уйти?