Эпизод первый
ОБОЮДООСТРАЯ УДАЧА
Где-то наверху неистовый ветер, точно свору собак гоняет рваные тучи. Здесь же, внизу, как всегда тихо и уютно. Низкие колья оградки на моей могиле потрепало временем. Иссохшее дерево почернело, покрылось серым налетом плесени, посыпалось мелкой трухой, но до сих пор отважно держится, будто понимая, что нового частокола у этого холма уже не будет.
Я плохо помню себя, с годами память стерла многие обстоятельства моей жизни. А вот обстоятельства своей смерти я запомнила хорошо. Это время предсмертия заточило меня кованой цепью, разорвать которую сможет только Всемогущий, под покровом власти своей. Но я сама держу себя здесь, потому, что так чувствую… Потому, что сама не знаю – а права ли я буду, если начну судить других. Тех, кто уже давно осудил меня.
Один мой знакомый сказал, что мои убеждения – мой бич, потом поправился – мои испытания. Еще Самсон говорит, что я большая оригиналка, недвусмысленно намекая на мою привязанность к кладбищам. А я и не спорю. Я их люблю.
На тихих погостах лежит правда. А правда для меня – источник существования, причина, по которой я еще есть на этой земле, смысл, понятный только мне.
Я часто брожу по кладбищам. По богатым, с мрамором и лепниной. По непрезентабельным, с оструганными крестами и земляными холмиками. Не избегаю и безымянные пустоши с частоколом деревянных клиньев вместо памятников и прибитыми табличками номеров. Мне везде хорошо. И в «нынешней жизни» люблю порой прикорнуть на каменной плите уютной могилки, в забытом уголке, заросшем сорняком и чертополохом.
Я – Неприкаянная.
Душа.
_____
За высокими венецианскими окнами кабинета палило солнце. Огромная дворцовая площадь Махтишанской столицы была забита до отказа.
На пиках охранных башен низко зазвенели трубы и по воздуху тяжелым эхом разнеслись удары гигантских бубнов. Казнь началась. Просвистели первые плети, и огромная толпа вздрогнула, взвизгнула в плотском восторге, наблюдая кровь.
Секретарь в строгом черном костюме подошел к высоким окнам и плотно их закрыл. После чего удалился, оставив мастера Ландаля и его собеседника одних.
- Махтишанский султанат набирает силу. Через пару-тройку лет хождение махтишанского динара поглотит все валюты побережья и Калгай положит эту часть мира себе в карман.
- Да и пес ему в помощь, - раздраженно отмахнулся Ландаль, невысокий мужчина, с высоким лбом и пронзительными глазами, которые он прятал за очками. – Такие, как Калгай прожуют и переварят не только эту часть мира, но и весь мир. Если, конечно, Фатум будет к нему благосклонен. Нам нет до них дела, Самсон. Этот мир – территория не нашего наблюдения. Нам туда хода нет.
Ландаль коротко щелкнул пальцами и за прозрачными стеклами высоких окон затянулся туман. Звуки труб, бубнов, рев толпы и крики несчастных приглушились, увязли в исчезающем пространстве, растворились вместе с султанатом и его чужим жарким солнцем.
Самсон усмехнулся. Сложные манипуляции с Пространственной магией доступны единицам, но Ландалю, безусловно, удалось стать лучшим из их числа. Впрочем, для самого Самсона притянуть «визуал» вполне по плечу. Пусть и не так виртуозно, как это получается у его шефа, который разворачивает миры, словно страницы книги.
В полумраке комнаты, по широкому агатовому панно на стене, пробежал рассеянный луч автомобильной фары, высвечивая медовые, молочные, темно-коричневые разводы и вкрапления изощренного рисунка, созданного самой природой. Послышались негромкие окрики охраны и тихое гудение тяжелых металлических ворот. Резиденция Ордена – массивное четырехэтажное здание старой николаевской постройки начала прошлого века, оберегали не только утарки – сущности искажения, наводящие иллюзию достоверности, но и вполне себе реальные люди.
Ландаль, дождавшись, когда за секретарем закроется дверь, подошел к столу, на котором горела лампа.
- Диссунаты наглеют.
- Опять? – Самсон хмуро посмотрел на шефа.
- На границе Западной Юдоли обнаружена приличная брешь. Я сообщил в Коллегию и отдел наблюдения. Магистр Саймис час назад отправился туда со своею группой.
Самсон едва заметно кивнул. Диссунаты – твари, умеющие создавать проблемы. Сущности низшего порядка, владеющие первобытной магией. Пятьдесят лет назад в Черных копях на территории приграничного сектора Западной Юдоли погиб отряд Говоруна – легендарного мастера Ветра, лучшего друга Ландаля. Тела, заваленные гигантским отвалом серных залежей и песка, нашли только через шесть лет.
- Как им удалось прорвать Пространственный Щит?! Жуют они его, что ли?
Ландаль снисходительно ухмыльнулся и потер ладони. На его среднем пальце блеснуло широкое кольцо с тремя алмазами.
- Не преуменьшай возможности первобытной магии. Ее элементы не так уж и примитивны. Да – грубы, топорны… неизящны, но в них заложена исконность Силы, еще от корней. Нам бы самим не помешало поучиться у них.
Самсон фыркнул.
- Увольте, шеф. Создавать заклятия на двенадцати трупах двенадцатилетней выдержки и на экскрементах грешницы, просидевшей в темнице без света двенадцать лет…
- Вот-вот, белая косточка. Брезгуете, господа. Боитесь снизойти до низшей твари. А она вам потом носы утирает. Драной портянкой.
Самсон тихонько рассмеялся и примирительно вскинул ладони. Обижаться на шефа и на его дурные шутки он не собирался.
Напротив рабочего стола Ландаля висела картина – серый холст с аляпистой зарисовкой бытовой сцены, поверх которой чернела тюремная решетка. Ранний примитивизм с изрядной долей нео-абстракционизма. Или наоборот… Самсон всегда терялся в тонкостях и нюансах художественной мазни, предпочитая ровные линии и чистые цвета не только в живописи, но и в жизни.
Позже, Самсон сильно удивился, узнав настоящую причину покупки этой картины на одном из московских аукционов. Мазила-художник, сотворивший этот «шедевр» оказался гениальным шифровальщиком – ваером. Для таких, как он, раскодировать переход в иную реальность или раздвинуть границы этой – семечки пощелкать, сущий пустяк. Как и наоборот – зашифровать и запечатать переход своим единственным, уникальным клеймом.
Прошедшим обучение у мастера Гобица, главного ваера Ордена, уже не обязательно писать на холстах. Шифровальщики выводят магическое плетение рисунка прямо в воздухе, на земле, да хоть на табуретке, если сквозь нее проходит отражающий луч неизвестного мира. Сам Гобиц, обучивший несколько поколений ваеров, любит говорить: «Слава Всемогущему, что рождение ваера, это скорее исключение из всех правил, чем норма. Иначе, я бы первым сбежал на границу Запредела. Там спокойней».
Ландаль покосился на Самсона.
- Ты замечал, что когда смотришь на картину Шершня, у тебя меняется цвет глаз?
Самсон в ответ криво хмыкнул и перевел взгляд на окно. Ночное небо за огромными стеклами ничуть не уступало по красоте полотну ваера Шершня, и было даже привлекательней.
Ландаль, между тем, подошел к картине и одними губами произнес слово-ключ, отпирающее потайное место. Картина подернулась пеленой и растворилась, открывая за собой нишу.
- А теперь по коньячку, - Ландаль картинно щелкнул пальцами. За мистической мазней Шершня нарисовался бар. По крайней мере, сейчас. Что там будет через час или завтра неведомо и покрыто тайной.
Шеф разлил коньяк и несколько минут молчал. Самсон тоже. Ему и без разговоров хорошо. Тем более, что мастер никогда не приглашает к себе в кабинет без серьезных на то причин. Нужно только подождать, а уж проблему шеф обязательно нарисует.