– Получается, наш сын проиграет какому-то слабаку! – раздраженно проговорила Сюли, повышая свой тон.
Младенец на ее руках заерзал, отчего женщина мгновенно успокоилась и уже тише добавила:
– Я не верю в это. Этого не может быть.
– Возможно, здесь есть что-то еще… – поглаживая свою аккуратную бороду, произнес Вейшенг, – кто может быть этим орлом?
– Семья Чу? – пожала плечами Сюли.
– Чу? Хм, они буквально орлы, но их род угасает, в нем осталось только три старика. Не думаю, что им есть дело до нашего сына. Они живут в уединении и не появляются в столице.
– Тогда Цинь? Их символ орел, и они весьма могущественны.
– Цинь!? – заскрежетал зубами Вейшенг. – Точно, они давно стоят в оппозиции к нашей семье, но их род такой же древний и влиятельный, а ментальная сила делает их чрезвычайно полезными для империи.
– Да, так и есть, – задумчиво проговорила Сюли, – и мы не можем что-то сделать им только на основании твоего сна, по крайней мере, в открытую. Другие семьи не поймут.
– Однако, мы должны что-то сделать, – принял решение Вейшенг.
– Верно, даже, если они не имеют никакого отношения к твоему видению,император, – коварно улыбнулась Сюли, – давно пора их приструнить. Мы что-нибудь придумаем.
– Но нельзя уничтожать целую семью обладателей ментальной силы, они еще нам пригодятся, – кивнул сам себе Вейшенг.
– Пару секунд назад ты был готов стереть с лица любого, кто угрожает нашему сыну, – усмехнулась Сюли.
– Менталисты слишком полезны, – покачал головой Вейшенг, – мы не можем лишиться такой силы…
– Ты прав, владыка, – улыбнулась Сюли, – но, кажется, я знаю, что делать. Тебе, правда, не понравится мой план, однако он позволит нам сохранить и ментальную силу для империи, и обезопасит Сяо-Лея.
– Я слушаю… – сложив руки на груди, Вейшенг стал внимать совету жены.
Пока они обсуждали заговор против семьи Цинь, малыш Лей мирно посапывал на руках своей матери, на его лице сияла блаженная улыбка, будто он наслаждался своим появлением на свет. До рождения Александра из рода Гелиоса оставался один год.
***
Шел четыре тысячи восемьсот семьдесят третий год от Сошествия. Лонг Лею стукнуло пять лет, он уже пробудил молниевую эссенцию и начал тренироваться, демонстрируя невероятный талант в обучении. Но одной силы для будущего императора недостаточно, посему с ним уже занимались лучшие учителя столицы, мальчик должен был поражать всех не только своим боевым талантом, но также умом, манерами и высокой нравственностью. Император Вейшенг даже пригласил в Нефритовый дворец знаменитого алхимика и софиста Симонида Апатинского, так как юный Лей изъявил желание обучаться великому искусству алхимии.
В это же время империю Лонг потрясла новость о гибели семьи Цинь, кто-то напал на их поместье и всех убил. Считалось, что погиб весь род, ибо именно тогда в родовое гнездо созвали всех членов семьи. Мало кто знал истинных убийц, еще меньше знало о том, что вовсе не все члены семьи Цинь погибли.
***
Наступил четыре тысячи восемьсот семьдесят девятый год от Сошествия. Лонг Лею уже десять лет, он смог пробиться на этап Архиепископа и продолжает поражать всех своими боевыми умениями, поскольку техники легко даются ему. В алхимии наблюдается значительный прогресс, но кроме этих занятий, Симонид проводит куда более полезные уроки, он учит Лея любомудрию.
Лонг Лей, по натуре веселый и непоседливый, шутник и любитель поиграть, когда дело касалось тренировок и учебы, становился будто другим человеком. Как, если бы взбалмошный юнец в нем уходил спать, а взрослый и сосредоточенный мужчина просыпался. Он всегда внимательно слушал наставников и усердно выполнял их поручения. Отец и мать не могли не нарадоваться – их сын, их гордость, демонстрировал поразительные результаты.
***
Симонид любил прогуливаться по дворцовому парку и вести беседы со своим юным учеником. Я приведу лишь одну из многочисленных бесед между ними.
– У нас есть разум, ты согласен? – молвил Симонид, его голос казался немного жестким, но в нем слышалась подлинная забота. Учителя действительно волновала судьба его великородного ученика.
– Конечно, – кивнул Лей, идущий по правую руку от наставника. Его лицо было предельно серьезным, как всегда во время таких бесед.
– Именно он отличает нас от диких зверей, верно?
– Я думаю, да.
– Получается, чтобы отличаться по-настоящему от диких зверей, мы должны жить согласно разуму? Это соответствует нашей истинной природе, верно?