Он ушел, а мы возобновили прогулку: три больших шага и потом несколько маленьких, на месте.
- Знаешь что, Роберт, - сказал я. - Давай ходить как на американской дуэли. Встречаться посередине, поворачиваться друг к другу спиной и опять расходиться.
- Давай. А откуда ты знаешь, как дрались на дуэли в Америке?
- Шон, миссионер наш, рассказывал.
- Довольно странная тема для миссионера.
- Ему не удалось обратить в христианство ни одного еврея. А ведь нужно о чем-то говорить, когда он сидит со мной вечерами и пьет.
- Так что он здесь делает?
- То же самое, что мы. Ждет корабль, который отвезет его в Канаду. Его отзывают. Но им еще месяц тут торчать.
Роберт снова остановился.
- Еще месяц?
- Да. Они плывут морем, чтобы дешевле обошлось.
- Значит, как раз тогда, когда мы поедем в Эйлат?
Гильдерстерн постучал в стену.
- Прошу ходить, - крикнул он.
Роберт опять пустился в путь, и мы опять встретились на середине ковра; повернулись друг к другу спиной и разошлись.
- Слушай, это же здорово, - сказал Роберт.
- Почему, интересно?
- Надо, чтоб он обратил хотя бы одного человека.
- Он ни одного не сумел обратить, - сказал я. - Мне его жена говорила. Всякий раз, когда я его приволакиваю в комнату, она рассказывает, как он читает проповедь, а люди над ним смеются и свистят. И потом расходятся по домам, а жена смотрит, как он остается один. Только это у нее и сохранится в памяти об Израиле - смех и свист. Ну и, разумеется, его дурацкая физиономия, когда он остается в специально арендованном зале один, никого не обратив.
- Да это же очень здорово, - повторил Роберт.
- Не для него. И не для меня.
- Для нас. Именно для нас с тобой. Он знает, что ты католик?
- Мы никогда этой темы не касались. Думаю, он боялся об этом заговорить.
- Пусть он тебя обратит. Понял?
- Я уже тридцать два года сын католической церкви.
- Это не помеха. Пока он не знает.
- А нам-то от этого какая корысть?
- Да ведь он отдаст тебе последний грош, если ты согласишься перейти в христианство. Будет делиться с нами всем, что у него есть, лишь бы заполучить одного обращенного. И этим обращенным в Яффе будешь ты.
- А почему не ты? Ведь из нас двоих ты еврей.
- Потому что тебе придется шворить его жену. Ничего не поделаешь. Я понимаю, это малоприятно.
- Задарма?
- Кто тебе сказал, что задарма?
- Тогда зачем?
- Как зачем? Ты что, ребенок? Не соображаешь, в чем суть? Она же его ненавидит. Подумай, сколько бедняжка из-за него нахлебалась. Неужели ты не понимаешь женской души? Не представляешь, что она переживала, когда смотрела, как он говорит о Боге, а ему в лицо смеются и свистят? А ведь он ее муж. И ей приходилось все это сносить. Почему ты такой бессердечный?
- Не понимаю, зачем трахать кого-то задаром?
- Да кто тебе это сказал? Я, что ли? Я круглый идиот, да? И может, еще собираюсь развести ее с ним и выдать за тебя замуж? Я похож на такого, правда? Она его ненавидит. Ты ей скажешь, что хочешь перейти в католичество, и получишь ее тело, а она уговорит его отдать тебе последнее. Ты позволишь обратить себя в христианство, у него на счету появится один обращенный, потом мы отвалим в Эйлат, а они - в Канаду. И все будут довольны. Да и тебе это пойдет на пользу. Ты уже давно не работал. Отличная ситуация. Потренируешься, отточишь свой драматический талант и сохранишь форму. Подумай: у нас двести фунтов. Комната обойдется в сто двадцать. Продержаться нам надо месяц. На жратву остается по сорок фунтов на нос. Как ты собираешься жить? А он поделится с тобой всем, что имеет, ты будешь трахать его жену, она будет уговаривать мужа укреплять твою веру, и так мы все проживем месяц.
Он останется доволен, церковь останется довольна, жена отомстит ему за его блажь, а потом все мы, облобызавшись, расстанемся.
- Мне его баба не нравится.
- Думаешь, мне нравится? Я ведь исключительно о тебе забочусь. Ты разовьешь свой талант, порассуждаешь о Боге, о вечности, и при этом - ураган страстей… в его отсутствие.
- Наконец-то ты мне все растолковал, - сказал я.
- Первым делом займись женой. И не забывай, чему я тебя учил: не выпаливай свои реплики. Помни: это твои собственные слова, а не мои разработки. Никогда не смотри ей прямо в глаза - уставься куда-нибудь в угол. Не спеши, начнешь спешить - все испортишь. Она тогда заподозрит, что для тебя главное - ее тело, а ведь ты мечтаешь, чтобы ваши души слились. Правильно? Ты вроде немного заторможен, неуклюж, можешь даже разбить какую-нибудь пепельницу и так далее. Женщинам нравятся застенчивые мужчины, не осознающие своей привлекательности. Вспомни хотя бы Гэри Купера. Он ведь не был великим актером. А погляди, сколько в нем неподдельного обаяния. Или Джон Уэйн. А теперь возьми Алена Делона. Работа на публику, фальшь. Малый знает, что красив, и бабы чувствуют, что он это знает. А женщины предпочитают открывать мужчину. Позволь ей себя открыть, а потом, ночью, она посвятит тебя в тайны, известные тебе с шестнадцати лет, когда ты был уже опытным онанистом.