- Мы в кабинет к отцу. – Саша делает шаг вперед.
- О, туда нельзя. Полиция запретила.
- Я просто хотел забрать запасные ключи. От дома. Мы быстро, - он кивает и расширяет голубые глаза: прямо, как у папы. – Туда и обратно.
Всегда поражалась его таланту перевоплощаться в прилежного сына, друга, знакомого, если того требовали обстоятельства. Саша мог часами ничего не делать, месяцами не ходить в институт, а затем он встречался с отцом, округлял невинные глаза и не получал ничего, кроме карманных денег. Поразительно. Я никогда не понимала, в чем его секрет, но определенно ему завидовала, ведь данное умение значительно облегчило бы мне жизнь.
Владимир Сергеевич вздыхает.
- Только быстро, - отрезает он, поправив седые усы. – Нам ведь не нужны проблемы, так?
Мы с Сашей синхронно киваем: думаю, ему не понравилось и это. Когда же он, наконец, наберется смелости и посмотрит мне в глаза, потому что его поведение у меня отнюдь не ассоциируется со здравым смыслом. Да, он обижен. Но порыв игнорировать меня и бросить в трудную минуту – просто смешон.
Рита останавливает нас перед лестницей. Она поправляет спутанные, вьющиеся волосы и заявляет:
- Надо разделиться. - Обеспокоенно выдыхаю: обычно именно после таких слов в триллерах кто-то умирает. Отлично. Она только что уменьшила и без того маленькие шансы на благополучную развязку дня. – Одни займут охранника: расспросят о том, что происходит здесь с начала года. Другие пойдут в кабинет.
Я молчу. Кого выбрать? Обиженного брата, новоиспеченную сестру или закадычного психопата? Выбор делают за меня. Саша хватает Риту за руку и заявляет:
- Мы пойдем к охраннику.
Кажется, я взвываю, и, кажется, делаю это про себя, но затем я вдруг вижу кривую улыбку на лице Рувера и понимаю: черт, видимо, вслух. Если он радуется, значит, я как-то опозорилась.
- Ладно, - Рита говорит это тихо. Сканирует сначала меня, потом Рувера, и есть что-то такое в ее взгляде, что я не могу расшифровать, как не пытаюсь. Ревность? Подозрение? Она колеблется всего несколько мгновений, затем нервно смотрит на часы, - у нас пять минут. Встречаемся здесь же, ясно?
- Неужели ты думаешь, что в приюте могут появиться венаторы?
Шатенка усмехается:
- Это лишь вопрос времени.
Внушила уверенности, что сказать. Саша даже не смотрит на меня, когда они с Ритой скрываются за поворотом, и я едва ли сдерживаюсь от безумного гнева. Нас могут убить, нас могут похитить, пытать, или что там еще делают эти охотники. А он даже не попрощался? Не пожелал мне удачи? Я рычу. Стискиваю перед собой руки и недовольно поднимаюсь по лестнице. Если и есть что-то хуже Сашиной лени, так это Сашино упрямство.
Врываюсь в кабинет. Дверь ударяется о стену и, скрипя, возвращается в прежнее положение.
- Злость – лучше самобичевания.
Не отвечаю. Подлетаю к папиному столу и начинаю импульсивно раскидывать в стороны папки, бумаги. Думаю, что читаю, а на деле слепым взглядом исследую пустые листы и представляю, как душу брата за шею. Никогда раньше не испытывала ничего подобного.
- Ты так рьяно пытаешься совладать с собой, что лишь сильнее срываешься.
- О! А ты, значит, все держишь себя в узде? - Он невинно пожимает плечами и продолжает изучать документы на массивных, деревянных полках. – Поделись же секретом. Если я возьму псевдоним, мне тоже станет легче? - Рувер резко захлопывает книгу и тут же ставит ее на место. – Что? – я наивно хлопаю ресницами. – Я что-то не так сказала? Неужели тебя действительно зовут Рувер?
- Нет.
- Тогда зачем ты это сделал? Разве попытка сменить имя – это не явный признак человека, бегущего от прошлого во все глаза?
- Тебя это не касается.
Громко выдыхаю и падаю в папино широкое кресло. Оно до сих пор пахнет его запахом: цитрусом. Зажмуриваюсь и неожиданно признаюсь:
- Как же я по нему скучаю.
Резко открываю глаза. Смотрю на парня и уже предчувствую очередную попытку меня задеть. Однако он молчит. Тогда жду еще. Странно. Почему он обошелся без острых фраз, вроде: скучать – для слабаков, или ты, Аня, как лошадиных хвост?
- Будешь искать зацепки или продолжишь изучать мой затылок?
Дергаюсь и встряхиваю головой. Он прав. Я забылась. Откашливаюсь и согревшимися руками вновь просматриваю полупустые документы. Такое чувство, будто они лежат просто для вида – создают нужную иллюзию. Но это странно. Зачем отцу раскладывать на рабочем столе кучу бесполезных листов? Где те документы, которые представляют собой хотя бы какую-то ценность?