- Факт в том, что мы едва не погибли из-за того, что ты решила вернуться за охранником. А таких ситуаций будет триллион! Нас всегда будут пытаться убить, уж поверь мне, и если каждый раз, после того, как ты спасешь себе жизнь, ты будешь истерить и рыдать подобный образом – я лично сверну тебе шею!
- Попробуй.
- Попробую, поверь. Потому что смотреть на твое самобичевание – тошно. Все рискуют ради тебя жизнью, и для чего? Чтобы ты рыдала на поляне? – Рувер останавливается. Глубоко втягивает воздух, оглядывается и вдруг шепчет. – Я знаю, тебе больно.
- Знаешь? – никогда еще мне не было так паршиво, так отвратительно. Я вижу перед собой высокого, умного парня, у которого красивые глаза, красивые скулы, но абсолютно уродливая, мерзкая душа. И почему? Потому что этот противоречивый человек сдался. Он решил, что отключить чувства, значит продолжить бороться. А на деле – опустил руки и выстроил перед собой настолько огромную, непробиваемую стену, что даже сам, спустя много лет, он не сможет ее снести. Ни при каких обстоятельствах. – Мне тоже тебя жаль, Рувер.
- О чем ты?
- Если я умру ради близких, или близкие умрут ради меня – в нашей смерти будет хотя бы какой-то смысл. Если же сдохнешь ты – о тебе вспомнят лишь эти белки, о которых ты так красноречиво рассказал в своей шутке.
Он смотрит на меня. Не отвечает. Я тоже молчу. На несколько секунду меня прошибает чувство вины, чувство странного, ноющего стыда, будто произносить этих слов не стоило. Но затем я вижу, как Рувер достает из кармана пачку сигарет, как он закуривает, вальяжно пожимает плечами, и сникаю. Мне даже становится страшно. Если этого человека не задели сказанные мною слова, что же тогда заденет? Сможет ли что-то вообще когда-нибудь пробиться в его сердце? И насколько? И как далеко.
ГЛАВА 7. НАШИ ЧУВСТВА.
Мы бросаем тело Владимира Сергеевича на поляне. Уходим, обойдя интернат с южной стороны, находим машину Рувера, и едем. Я все смотрю в окно. Наверно, жду, что охранник внезапно помашет мне с проселочной дороги огромной, шершавой ладонью, но этого не происходит. За стеклом лишь серые, поблекшие поляны, деревья. Еще за стеклом чье-то лицо, девушки. У нее пустые глаза, опущенные уголки губ и прилизанные, грязные волосы. Проходит минут пять, прежде чем я понимаю, что смотрю в собственное отражение.
Рувер не произносит ни слова, и я рада, что не слышу его низкого голоса. Рада, что он вновь сосредоточен, что он далеко, что он забыл обо мне и интересуется лишь дорогой, вылетающей из-под колес его темно-серого Камри. И пусть внутри ноет противное недомогание, пусть внутри изредка что-то сжимается, взвывает, я это игнорирую. Просто игнорирую и все.
Парень вдруг говорит:
- Сегодня холодно.
А я ему отвечаю:
- Очень.
И затем мы опять прячемся за тишиной, за ее толстой спиной, будто молчание, действительно, может спасти жизнь.
Приезжаем к обеду. Я грызу пальцы, осматривая стоянку возле высокого, девятиэтажного дома. Надеюсь, Саша давно вернулся и с ним все в порядке. А что если нет? Что если они с Ритой попались, и сейчас им грозит опасность? Наконец, замечаю Хонду около детской площадки и тяжело выдыхаю.
- Седьмая квартира.
- Что?
Мы устало смотрим друг на друга. Рувер поясняет:
- Поднимайся на третий этаж. Я приеду позже.
Не хочу спрашивать, куда он собирается. Мне все равно. Киваю и выбираюсь из салона, предварительно застегнув джинсовую куртку на все пуговицы. Не помогает. Едва я открываю дверь, ледяной воздух набрасывается на меня, и стискивает в своих объятиях так же сильно, как и рука венатора, сжимающая час назад мое горло. Интересное сравнение. Оглядываюсь. Рассматриваю многоэтажку, унылую детскую площадку, окна, балконы, завешанные вещами. Такое чувство, будто люди везде схожие. Будто их мысли поразительно идентичные. В конце концов, они умудряются даже на сушке одинаково расположить одежду, пряча нижнее белье за футболками и свитерами. Общепринятое правило или стадный инстинкт? Или - о, мой бог – может, правила приличия? Усмехаюсь. Мы же говорим о России. Какие правила приличия.
Поднимаюсь на третий этаж, звоню в седьмую квартиру. Мне открывают не сразу. Я начинаю нервничать и сильнее вдавливаю пальцем кнопку вызова, однако уже через пару секунд, дверь распахивается и на пороге показывается Саша. Он резко притягивает меня к себе и восклицает:
- Почему так долго?!
Я люблю запах брата. Люблю его объятия. Люблю, что он рядом, и не понимаю, как раньше могла этого сторониться. Крепко сжимаю Сашу за плечи, зажмуриваюсь и обещаю больше никогда не отстраняться, больше никогда не отпускать близкого человека первой.