— Маш, я тебе все равно не смогу технически всё объяснить. Ты заснёшь от скуки еще до того как я дёрну рубильник. К тому же я сам не могу точно сказать, что произойдет в твоем сознании. Ты — Маша. Но код доступа вложили в Карину. Часть этой личности записалась у тебя в подкорке. В том числе и то, что осталось в ходе подключения к СУПЕР. После обратного трансморфинга тебе убрали все обращения к внедренной на время личности. Но стереть всю информацию о Карине и неизвестный код системы невозможно, да это и не требуется.
В обычной жизни такие глубокие латентные воспоминания никак себя не проявляют. Но нам необходимо до них докопаться, только и всего. По моим предположениям их активация не затронет твоей основной личности, так и останется в глубинной части сознания. То есть мы перейдем в реальность электронной системы и активируем там информацию, полученную Кариной. И надеемся, что АНГ как-то её идентифицирует. Ведь ни у кого нет сомнений, что он бы «ожил», подключись к нему СУПЕР. Почему бы не попробовать сделать это с отдельным элементом СУПЕР, которым выступает в данном случае тот самый код, вложенный в твоё сознание?.. Ты чего-нибудь поняла?
— Ммм… — протянула Маша. — Легче вот точно не стало.
— Ничего не бойся, — заверил ее Боря, хотя сам почувствовал, что у него от волнения вспотели ладошки.
Слишком много факторов не поддавалось прогнозированию при проведении эксперимента. И риск, на самом деле, был колоссальный. Белоручкин поёжился. Почему не он стал носителем кода? Тогда бы он сам лёг на место информационного реципиента рядом с АНГом, и это стало бы справедливым итогом. Почему судьба делает такой поворот, что свою жизнь на кон должен ставить кто-то другой?
«Зря я пытаюсь объяснить мир с помощью математики, — подумал он. — В такие моменты она бессильна».
Маша уже испытывала такие ощущения раньше. Она вспомнила, как готовилась погрузиться в неизведанный мир, соединив себя с машиной. Вернее, не совсем себя, она ведь тогда была Кариной Власовой, оставаясь одновременно Машей Ильиных. Впрочем, так можно запутаться. Сейчас никакой Карины нет, её искусственное альтер-эго осталось своей личностью лишь невидимым следом на подкорке. Невидимым для Марии, но не для системы.
Капсула, в которую поместили девушку, тоже напоминала ту самую, в Питерском институте. Такая же наезжающая сверху прозрачная крышка, такие же опутывающие почти все тело интерфейсы.
— От меня, как от Маши Ильиных, что-то потребуется? — спросила она у Бори, перед тем как расположиться в приготовленном ей ложе.
— Не могу точно сказать, — Громила покачал головой. — Видишь ли, по сути, контакт будет происходить на негуманоидном уровне, если можно так выразиться. Помнишь, как писатели-фантасты фантазировали на эту тему? Чаще всего утверждая, что контакт между гуманоидным и негуманоидным разумом невозможен. По той простой причине, что мозг человека не способен представить иной вид разума. Ну как не способен представить 10-мерную вселенную. Разумеется, взаимодействие на уровне машинного системного кода — это несколько иное и аналогия лишь приблизительная, но я пытаюсь донести до тебя какие-то общие положения.
— Короче говоря, ты сам не знаешь, что там произойдет, — Маша смотрела на Белоручкина спокойно, в её глазах не было никакой растерянности или паники.
Поэтому он не мог лукавить.
— Короче говоря, да.
Маша кивнула головой и полезла в капсулу.
«Я что, боюсь?» — спросила она себя, когда все створки загерметизировались и мостик голосом Бори запросил подтверждение готовности.
Почему она стала всё чаще задумываться об этом в последнее время? Ведь раньше она всегда прыгала головой вниз с вышки. Не раздумывая, ввязывалась в опаснейшие авантюры. Презирала инстинкт самосохранения. Нельзя ведь сказать, что она повзрослела. Человек, написавший «Новый мир», не может быть инфантильным. Её ведь приняли в Творцы. Значит, это была настоящая книга. Нужная читателю. О каком взрослении тогда может идти речь? Она превратилась в трусиху? Поняла, что ей есть что терять?
Вот сейчас, вместо того, чтобы сосредоточиться на ощущениях, испытать неповторимое чувство гибельного восторга, пьянящего полета в пропасть, она размышляет о приземлённых и земных вещах. Писателю нельзя становиться скучным, нельзя превращаться в бронзовый памятник самому себе.
Но… Быть может, стоило дописать роман до конца, прежде чем… Прежде чем ложиться под это прозрачное стекло подобно лабораторной мыши? Ведь никто не допишет за неё новую книгу, если что-то случится. Вернее, допишет, возможно, но другими строчками. Неправильными. Не теми, что уже родились в её голове и ждут своего часа. Будет ли ей обидно? Кто знает?